Болотный Тигр

– Дженнифер, он почти нормально дышит. Закрой ту дверь… Нет, погоди… – она бережно опустила на пол голову отца. – Нужно срочно выбросить матрас!

Вдвоем они сняли с кровати дымящийся матрас и понесли к окну. Розамунда подивилась: огонь повредил только наволочку. Они с трудом протолкнули матрас через узкое окно. Когда от первого же порыва ветра он целиком воспламенился, у сестер одновременно вырвался возглас ужаса.

– Боже! Ведь он мог… – Розамунда на мгновение прикрыла глаза и вдруг устремилась обратно, на лестничную площадку.

Генри Морли лежал все в том же положении. Девушки беспомощно смотрели на него.

– Не дай Бог, умрет, – молвила Дженнифер.

– Замолчи!

– Но что же делать? У нас не хватит сил поднять его.

– Попробуем. Берись за ноги.

Дженнифер послушно взяла отца за ноги, а Розамунда ухватила под мышки. В следующее мгновение стало ясно, что им остается только одно: тащить его по полу.

– Так не пойдет, – вздохнула Розамунда. – Нам одним не справиться. Сбегаю-ка я за Эндрю. Кстати, оттуда позвоню доктору. Только бы Эндрю уже вернулся с выставки! Только б вернулся!

– Гори оно синим пламенем!

Это была обычная формула, к которой Дженнифер прибегала в минуты сильного душевного волнения, однако в данной ситуации она приобрела зловещий смысл. Розамунда прикрикнула на сестру:

– Прекрати сейчас же! – словно не она была на два года моложе Дженнифер, а наоборот. Но так было всегда: именно она, Розамунда, вот уже много лет являлась главой семьи. Даже если бы Дженнифер не хромала… По правде говоря, эта хромота была почти незаметна… Но все равно сестра ни за что на свете не отважилась бы пробираться ночью по болотам – даже в полнолуние. Поэтому Розамунда скомандовала:

– Достань из комода несколько одеял. Сейчас тепло, но вдруг к утру похолодает? Я возьму фонарь.

Они давно ввели в обычай оставлять зажженным ночник – на всякий случай. Временами Розамунда испытывала сильное искушение сэкономить масло, но теперь радовалась, что не поддалась ему, не совершила опрометчивого поступка. Она поднялась в свою комнату и прямо на пижаму натянула широкие брюки; сунула ноги в сапоги. Потом вернулась за фонарем, но спохватилась: ведь тогда Дженнифер останется в кромешной тьме, а для нее это так же страшно, как идти ночью по болоту. Зажигать же керосиновую лампу было некогда, поэтому Розамунда заключила:

– Обойдусь без фонаря. На улице светло, как днем.

Дженнифер явно испытала облегчение.

– К твоему приходу зажгу все лампы. Только, пожалуйста, Рози, не задерживайся!

Не говоря больше ни слова, Розамунда спустилась по лестнице в темную прихожую, ощупью миновала стол с латунными украшениями, открыла шкаф и вынула короткое пальто. Просунув одну руку в рукав, отперла входную дверь.

Столь любимый ею ландшафт был залит лунным светом, но на этот раз он не тронул ее сердца, переполненного горечью и раздражением. На память пришло вечное хныканье Дженнифер. Ну в самом деле – кому нужны сельские красоты, если приходится жить без телефона, электричества и водопровода? Даже ни одной полноводной реки поблизости. Поэтому они вынуждены пить воду с подозрительным привкусом из колодца, а для купания таскать ее ведрами из реки в старенькую, с поросшими осокой стенами, баню позади дома… Права Дженнифер, ох, как права!

Розамунда ступила на паром и энергично потянула за цепь. Вода оказалась холодной, но у нее все равно мелькнула мысль: вот бы искупаться!

К тому времени, как Розамунда переправилась на другой берег и вышла на тропинку, возбуждение улеглось. Она упрекнула себя: хватит сетовать, возблагодари Господа за то, что имеешь! О да, она бесконечно благодарна Творцу за каждый день, прожитый на мельнице. Только одно и страшно: что когда-нибудь Герон-Милл придется покинуть. Охваченная боязнью, Розамунда замедлила бег.

А ведь он неизбежно придет, этот день. Случись что с отцом – и конец. Если он умрет, они потеряют и Герон-Милл, лишатся крова – неважно, с электричеством или без. Впрочем, к Дженнифер это не относится. Возможно, несчастье в конце концов заставит ее принять предложение Эндрю. Самой же Розамунде придется претворить в жизнь давний план, разработанный на крайний случай: пойти в услужение. Что-что, а ведение домашнего хозяйства – ее стихия.

Розамунда прибавила шагу, молясь на ходу:

– Добрый Боженька, не дай ему умереть! – Как ребенок, она вкладывала в молитву и свой корыстный интерес: слишком тесно благополучие отца было связано с ее собственным. Сколь горячо Розамунда ни любила отца – а она действительно любила его, но не дочерней, а скорее материнской любовью, снисходительной к причудам обожаемого дитяти, – ничуть не меньше она была привязана к мельнице. Герон-Милл был ее единственным домом, здесь она обрела ранее не изведанное чувство защищенности. За последние шесть лет не было дня, чтобы она не повторила себе, что от жизни ей нужны только две вещи: крыша над головой и уверенность в завтрашнем дне.