Болото

– Вам трудно это понять… – Лариса явно нервничала, она больше не обращала внимание на еду, к которой сперва отнеслась с вожделением лишенца. – У нас закрытый мир… Я-то еще одной ногой тут… И то потому что мама моя была много лет с Наставником, Яковом… У него-то самого в избе даже телевизор есть, вот и мы смотрели иногда. А другим это запрещено… То есть, никто силой в поселке не держит. И попасть к нам на поселение трудно очень – Яков никогда никого не ищет, люди сами находят нас. Сейчас это, вроде бы, модно. В городе это эко-поселением зовут. Когда люди живут с природой наедине, сами себе пищу растят, не покупают почти ничего… К нам очень многие просятся, Яков почти никому не разрешает… Потом почти все, кто остался, жалеют. А потом привыкают, и нет уже пути назад.

– Почему же они не уходят? Всех что ли веревками привязывают? – подняла бровь Рада.

Лариса потерла фиолетовые следы от веревок на своих запястьях. Она изо всех сил старалась понравиться строгой морщинистой женщине, сидевшей перед ней и играющей в вежливость.

– От нас только один путь – в тюрьму на веки вечные, – наконец тихо сказала она. – И знаете, администрация района в курсе ведь. Я не знаю, какие у них с Яковом нашим отношения, но на все закрывают глаза… Я поэтому и не хочу полицию… Приедут, а потом скажут – дела семейные, разбирайтесь сами. По документам я, вроде, дочь ему. Когда с матерью сошелся двенадцать лет назад, меня удочерил. Я была единственным ребенком в поселении. Всегда… Сначала, помню, мне там жутко было… Сами слышали, поди, как лес наш воет по ночам. Потом привыкла. Если бы не телевизор, считала бы нас нормальными, а о других – и не знала совсем. Меня-то к телевизору не пускали, я тайком… А матери можно было – но она в Якова как кошка влюбилась, все равно не делась бы никуда. И мне сперва неплохо жилось там… Меня ничего делать не заставляли. Все осторожно так относились… Яков лично меня учил – математике, астрономии. Не по школьным учебникам, сам. Он сразу сказал, что школьные учебники созданы для того, чтобы мозг размягчить. «Приготовить его к жизни в матрице», – так он говорил. Всех, кто не в нашем поселении жил, он называл зомби. Хотя на самом деле настоящие зомби живут за нашим забором. На меня вы не смотрите – я и книг много прочла, у Якова библиотека большая, на семь замков запертая. И мир видела – через экран, но все-таки. А у нас есть люди, которые ни читать, ни считать не умеют, и из леса годами не выходили. И не выйдут уже никогда – потому что ежели таких людей всем показать, скандал будет. Якову это не нужно.

– Постой, а Яков – это не тот, кто с ярмаркой приезжал? – нахмурился Максим. – С бородой, глаза у него светлые очень…

– Он, – мрачно подтвердила Лариса. – На людях он хорошо держится… Хитрый. Всех к себе расположить умеет. Мама меня единственный раз в жизни ударила, когда я сказала, что он ее в могилу сведет. Четырнадцать лет мне тогда было… Он маму, вроде бы, и любил… Но при этом у него были еще женщины, среди наших же. Он не скрывал даже. Мы с мамой в его избе жили, а к другим он в гости захаживал, иногда на всю ночь. А мама злилась, плакала, а потом меня учила, что ревность – страшный грех. И никто никому не принадлежит.

– У вас там прям секта, – оживилась Яна. – А зачем же люди у вас живут, если все так плохо?