Болото

Только вот права я оказалась. В тот год я и не узнала, что произошло на самом деле. Но в ту ночь, когда мама родила, случилось что-то страшное, о чем мне не рассказали. Рожать ее увели в другую избу. Там жила пожилая женщина, которая умела из трав варить лекарства. Маму увели заполночь, а когда светать начало, я услышала крик младенца. Тяжелые роды были, у мамы бедра узенькие, как у девчонки. Я обрадовалась и провалилась в сон. А утром меня мама разбудила, мрачнее тучи. И сказала, что ребеночек мертвым родился.

– Как же так? – удивилась я. – Я же слышала, как он плачет! Сама слышала!

Мама замялась, а потом сказала, что я ее неправильно поняла – не мертвым родился, а пожил несколько часиков, да и отошел.

– А хоронить когда будем?

И тогда она меня во второй раз удивила:

– Успокойся, доченька, уже схоронили его.

Но ни могилки мне не показала, ни даже места, куда тельце унесли. Я ее тогда трогать не стала – слабая она была и плакать принималась все время. Лицо скукожится, глаза влагой наполнятся – а потом возьмет себя в руки, губы в улыбке неестественной растянет и говорит что-нибудь вроде: «Ну ничего, жизнь длинная, справимся как-нибудь». День прошел как-то, мама лежала, я ей воду приносила, Яков приходил, на постели ее сидел и по голове гладил. Только вот я заметила странное – будто бы кошка между ними пробежала. Тот руку тянет, а мать уворачивается, как будто бы ей не хочется, чтобы Яков ее трогал. При этом еще день назад она его не просто любила – обожествляла, готова была сапоги его целовать. Но мало ли – милые бранятся, да и горе такое… А ночью еще более странное случилось – я снова детский плач услышала. Сначала подумала – снится мне. Я ведь тоже младенчика очень ждала, братика или сестричку. Скучно мне в деревне было, а тут – маленький. Но нет – сон я стряхнула, но младенец продолжал плакать. Я накинула платок на плечи и осторожненько на улицу вышла, прямо босиком. Яков был помешан на закаливании, он быстро нас с мамой научил и босиком по снегу ходить, и водой ледяной обливаться, мы болеть совсем перестали. Выбралась я на улицу – ночь морозная, звезды, снег блестит, красиво так. Плач определенно из дома повитухи раздавался. Я тихонечко подкралась и в окошко заглянула. У старухи свечка на столе стояла, свет скудный, но я успела разглядеть, как она младенчика укачивает. А тот плачет – видно, голодно ему без молока материнского. И тут кто-то меня грубо за плечо потряс – оборачиваюсь, а там Яков, и лицо без улыбки. Обычно он улыбался все время точно блаженный, а тут стоит, хмурый, у меня сердце в пятки ушло.

– Что ты здесь забыла, дочка? – строго спрашивает.

– Да мне показалось, что ребеночек плачет, – я решила не врать, потому что ложь он быстро распознавал. – Решила посмотреть. Подумала – может, помощь нужна. Заглянула в окно – а там, вроде, и нет никого…

– Ты уверена, что плач слышала? – Лицо Якова ближе ко мне придвинулось, а глаза какие страшные у него были, и смотрит так внимательно.

– Ну может, и померещилось… Но вроде бы, слышала, – я так нарочно сказала, чтобы подозрение отвести от себя. Поняла, что нельзя признаваться.

И Яков мне поверил.

– Иди спать, деточка, – по голове погладил и снова стал таким, каким его привычно видеть было – ласковым, улыбчивым. – Приснилось тебе все. Умер наш ребеночек, нет его больше.