Болото пепла

– Мастер Блэк, – сказала посланница утвердительно и моргнула, совершенно как кукла. – От ее светлости.

Узкая ручка протянула ему крохотный свиток, запечатанный серебристым сургучом.

– В чем дело? – нахмурился он, беря его. – Барону опять худо?

Вместо ответа Ми снова моргнула, будто на сей счет инструкций не было, а собственного мнения у нее не имелось. Но Эшес уже и сам сообразил, что, будь это так, за ним прислали бы экипаж, а значит, дело не срочное, а еще вернее, личное. Последняя мысль ему совсем не понравилась.

– Баронесса велела ждать ответа? – спросил он, разламывая печать.

– Ее светлость сказала, что ответа, скорее всего, не будет.

Эшес помедлил.

– Тогда я прочту его в доме. Я не видел экипажа, ты пришла пешком? Сама доберешься обратно?

Ми снова моргнула.

– Доброй ночи, мастер Блэк.

– И тебе, Ми.

Но уже поднимаясь на крыльцо и проглядывая первые строчки, Эшес понял, что доброй эта ночь не будет. Прежде чем зайти в дом, он обернулся: во дворе снова было темно и пусто.

Из-за угла выскользнула тень. Ланцет, похоже, пережидавший визит гостьи за домом, виновато ткнулся носом в его ладонь. Эшес распахнул дверь и пропустил его вперед:

– Это ничего, дружок, порой и мне куклы кажутся жуткими.

* * *

Он сразу прошел в свой кабинет, зажег свечу и потянулся за щипцами, чтобы снять нагар, но обнаружил, что Роза уже сделала это до него. Эшес откинулся на стул, и глазам предстали знакомые витиеватые буквы, достойные руки придворного каллиграфа:

Добрый вечер, милый Эшес.

Или, вернее, ночь? Скорее второе, ибо жизнь столь несправедлива в распределении благ, что нередко предлагает все лучшее людям порочным и низким и вынуждает достойнейших трудиться в поте лица за объедки с их стола. Впрочем, рано или поздно каждый получает по заслугам. Именно поэтому, должно быть, столь отрадно засыпать еженощно с мыслью, что твоя совесть чиста (в этом месте с кончика пера сорвалась случайная клякса), не правда ли?

Но я слегка отвлеклась. Счастлива сообщить, что барону гораздо лучше, и я, от его имени, шлю скромному врачевателю самую горячую признательность. Не в этом ли величайшая услада и облегчение: знать, что твое призвание помогает избавлять мир от язв, пусть порой для этого приходится вымазать руки по самые локти?..

С наилучшими пожеланиями,

Мараклея

P.S.: Кстати, о достойных деяниях – слышала, под твоей крышей поселилась прелестнейшая пташка. Уверена, вы оба еще скрасите в самом недалеком будущем один из моих скромных ужинов.

Дочитав, Эшес скомкал письмо и кинул его в угол. Потом поднял и поднес к свече, мрачно наблюдая, как пламя, давясь и отплевываясь копотью, пожирает тонкую телячью кожу.

Когда на месте послания осталась только гарь, он достал из саквояжа шелковую нитку, иголку, подхватил свечу и, пошатываясь, вышел в гостиную. Даже не взглянув на оставленный на столе ужин, пошарил в углу возле очага и достал прямоугольную зеленую бутыль. Огонь уже почти потух, и подернутые белесым налетом угольки мерцали, как притаившиеся в темноте глаза. Эшес яростно затоптал их, плюхнулся в кресло и вынул пробку. Резкий запах пополз по комнате. Вдев нитку в ушко, он опустил ее в узкое горлышко. Когда шелк напитался, вынул нить, сделал прокол пониже локтя и протянул под кожей. Накатившее чувство было сродни тому, какое испытываешь в детстве, засыпая после маминой сказки: тебя уносит в счастливое царство спокойствия и безмятежности, и ты веришь, что наутро мир будет на месте: светлый, чистый и полный надежд.

Где-то далеко упала бутылка, пару раз пересчитала ребрами пол и затихла.

Глава 5, в которой Твилу облапошивают

Твила встала еще затемно и спустилась, стараясь не скрипеть половицами. Охра еще не пришла, а Роза не встала, про мастера она ничего не знала, хотя закрытые ворота указывали на то, что он вернулся. Она понятия не имела, до которого часа ей придется быть у вдовы, но, рассудив, что до позднего, наведалась в кухню и завернула остатки вчерашнего ужина с собой в узел.