Большая барыня

– Да для вас-то хорошо ли, Пелагея Власьевна? – спросил, покачивая головою, штатный смотритель.

– Это еще что такое? – воскликнула с гордостию Пелагея Власьевна.

– То, сударыня, что, будь я на вашем месте, я бы просто сгорел, я бы умер со стыда, не только поднимал бы голову; ну что же я? мое суждение для вас совершенный плевок; но весь город и говорит, и судит, и рядит и…

– Городу нечего видеть!

– Нечего видеть? – протяжно повторил Дмитрий Лукьянович, – нечего видеть, когда вчера при всем народе он идет вперед, а вы сзади; еще бы пускай шел бы, прах с ним; а то идет, с позволения сказать, растерзанный, словно подрался где-нибудь на ярмарке с ямщиками, сюртук разорван, разорвано везде, стыдно, сударыня, стыдно! и было бы с кем идти, – продолжал Дмитрий Лукьянович, – а то невесть откуда взялся, и кто он такой, и что он? бродяга, выгнанный вон из службы за неприличное поведение, за буйство какое-нибудь; в долгу, как в шелку, ездит на выдрах с мошенником, которого я знаю давно; да только сделай меня становым, так я его, фирса этого, так обласкаю, что…

– Вы, вы? – проговорила едва внятно от гнева Пелагея Власьевна, – осмелитесь так поступить с Петром Авдеевичем?…

– А что же он такое? уж не паша ли какой?

– Вам быть становым? – продолжала, усилив голос, раздраженная девушка, – да разве дядюшка с ума сойдет, что даст вам это место; да я ему скажу, какой вы человек! да это просто стыд и срам дядюшкиному дому, что вы позволяете себе говорить «бродяга, растерзанный», да Петр Авдеевич не в пример лучше вас, и сравнения никакого нет, и мизинчика вы его не стоите, а взглянуть, так куда же, просто как небо от земли…

– Небось он как небо? – спросил презрительно штатный смотритель.

– Уж не вы ли?

– И не он, будьте спокойны.

– Уж конечно, он скорей!

– Ну уж нет.

– Ну уж да.

– Ну уж нет.

– Я вам говорю да, да, да; а вы – больше ничего, как…

– Кто же?

– Так, ничего, – сказала Пелагея Власьевна, отвернувшись от своего собеседника.

– Нет-с этого нельзя, сударыня, начали, так извольте кончить!

– Не хочу кончать.

– Не хотите, так не прогневайтесь!

– Боюсь я ваших угроз!

– Увидим-с.

– И увидим, что не боюсь!

– Пусть только дядюшка ваш возвратится…

– Что же вы дядюшке скажете? вот дядюшка; ну, говорите, что вы скажете, а я так скажу! – И последние слова проговорила племянница с намерением так громко, что вошедший в сопровождении штаб-ротмистра и Андрея Андреевича городничий прямо подошел к ней и, посмотрев с недоумением сперва на племянницу, а потом на штатного смотрителя, спросил, о чем идет у них речь и что она скажет ему?

– Мы-с, Тихон Парфеньич, промеж собой так немножко спорили, – перебил Дмитрий Лукьянович.

– Нет, уж конечно, не немножко, дядюшка, и очень много, – сказала Пелагея Власьевна, – и Дмитрий Лукьянович назвал Петра Авдеича фирсом!

– Фирсом? – повторили в один голос и городничий, и Андрей Андреевич, и Петр Авдеевич, и даже Дарья Васильевна, вязавшая преусердно сетку и не обращавшая, как и дочери ее, на разговор племянницы с штатным смотрителем никакого внимания.

– Да что же значит фирс? – спросил штаб-ротмистр, – я век не слыхал!

– И я! – сказал городничий.

– Да помилуйте-с, да помилуйте-с! – завопил, заикаясь, штатный смотритель, – да что же может значить это слово?

– Однако ты сказал его; так, сударь, хочешь не хочешь, а объяснить должен, воля твоя! – заметил городничий.

– Вот извольте видеть, Тихон Парфеньич, Пелагея Власьевна изволили подшутить надо мною, а я над нею, вот я и скажи фирс,– лгать не стану.

– Полно, так ли?

– Ей-богу, так сказал!

– Что-то не ясно, ведь не ясно, Петр Авдеич?

– Да, не ясно, Тихон Парфеньич, и чудится мне, что фирс не то чтобы простое слово, а чуть ли не бранное какое, – сказал штаб-ротмистр, хмурясь и подходя поближе к Дмитрию Лукьяновичу, который видимо менялся в лице.

– То ли еще говорил Дмитрий Лукьянович, – прибавила, внутренне торжествуя, Пелагея Власьевна, – он говорил, что, получи он только место станового, тотчас же приласкает!..

– Кого приласкает? – воскликнул гневно городничий, взявшись за бока. – Уж не тебя ли, Полинька?…

– О нет, дяденька, не меня!..

– А не тебя, так пусть его, нам дела нет.

– Как, дяденька, дела нет?…

– Неприлично и вмешиваться тебе, Поля, в такие дрязги; ласки в сторону, а фирса подавай сюда, уж я, сударь, не отстану.

– Да помилуйте, Тихон Парфеньич, – проговорил, вставая, штатный смотритель, которого слишком близкое соседство Петра Авдеевича начинало сильно беспокоить, – вот вам Христос, что и в помышлении не было ничего обидного, напротив того, слово фирс – прекрасное слово, как честный человек. Да что же такое фирс? да называй меня хоть в самом присутствии кто хочет этим словом, я то есть за особенное удовольствие почту, ей-богу-с!

– А коли так, – перебил, смеясь, городничий, – так давайте же, господа, называть его Фирсом Лукьянычем и посмотрим, будет ли имя это ему по нутру.

– И… извольте-с, извольте-с!

– Да нет, сударь, этого мало, и людям всем, и частному, и пожарной команде всей прикажу называть тебя так.