Большая Берта

Я рванулся обратно к стене, чтобы включить свет и заставить дверь ползти вверх. Но как только я нажал на кнопки, гараж потряс страшный грохот.

Седой воспользовался нашим родео, чтобы забраться в машину. Он спешно уезжал, не оставив мне ни секунды на прощание. Резко включил зажигание, мотор взревел, и седой на третьей скорости врезался в дверь, начавшую послушно подниматься.

У-у-у-грах-х!

Похоже на “угря”. Забавно, правда? Но угорь обычно тихий, как заводь, в которой он сидит. Тонкий механизм, руководивший дверью, заскрежетал шестеренками. С автоматами надо обращаться деликатно, нахрапом их не возьмешь. Малейшая грубость — и они страшно обижаются и начинают хулиганить. Этот выругался и пустил дело на самотек, словно монах дзен-буддист. Брошенная на произвол судьбы дверь резко взмыла вверх. Мощный “мерседес” вырвался на асфальтированную дорожку.

Машина слегка вильнула, переезжая распластавшегося на дороге блондина. (Браво, Сан-Антонио, приз за меткую стрельбу, ты его все-таки достал!)

Представляете себе этот кошмар! Ужас! Красавчик Рожкирпро был все еще привязан к амортизаторам, от которых ему не было никакого толку. Они не смягчали его передвижение. Бам! Бум! Трах! Бах![24]

Бедолага бился и колотился об асфальт. Выл, вопил, орал, агонизировал! Я бросился вслед с пушкой наперевес.

Тщательно прицелился. Быстрее, Сан-Антонио, торопись!

Спустил курок. Квак! Впервые за долгую службу в полиции мой нахальный “пиф-паф” схалтурил. Видимо, я переусердствовал, расстреливая в упор дверные замки. Должно быть, ствол погнулся или что-нибудь в таком роде. Как бы то ни было, он отказывался работать. Ах, негодяй! Жалкий дезертир! Нет, вы только вдумайтесь! Револьвер Сан-Антонио! А я-то считал его продолжением собственной руки. Немедленно отправлю в отставку этого мерзавца, перешедшего на сторону врага! Он опозорил мои карманы! Я выскочил в сад, где буйно цвели бегонии, и плюнул в сердцах. Не бегать же мне за автомобилем! Машина набирала скорость. Во втором имении Рожкирпро забора не было, и “мерседес”, не стесняясь, выехал на набережную.

Можно было подумать, что люди переезжают, привязав к багажнику кое-какие пожитки. Бедный Юст болтался, как кастрюлька на хвосте у собаки.

Несколько секунд, и машина, свернув на улицу Бруфебрит, исчезла из вида. Похоже, шофер забыл о пассажире, привязанном к амортизаторам. С таким удивительным буксиром в городе его ждал несомненный успех.

Рядом со мной возник человек. Тот самый истребитель пескарей! Он ошарашено таращился.

— Скажите, — проблеял он, придерживая обеими руками вставные челюсти, — вы видели то, что я видел?

— А в чем дело? — огрызнулся я. — Парень толкает машину, чтобы она завелась. Расхититель речных богатств затряс головой.

— Он не толкал, он волочился по земле!

— У каждого свои маленькие фантазии, дружище! Почему обязательно поступать так, как принято?

Старый водяной не знал, что и думать. Уж не тронулся ли он последним умом? В конце концов, долгие бдения у обманчивой, мерцающей воды до добра не доводят.

Рыболов застыл в нерешительности, напоминая снеговика, что вот-вот растает. Затем вялым жестом указал на раздавленного блондина.

— А этот?

— Молодой человек отдыхает.

— Но у него башка всмятку!

— А вы полагали, что трехсотый “мерседес”, проехав по голове, не повредит прически?

Все, ему хватило!

Мигом помолодев годков на двадцать, он бросился бежать, так что пятки засверкали, и, в соответствии с духом того времени, взвыл полковой трубой, призывая на помощь.

Да кто же ему поможет? Все умерли!

Семеро отошли в мир иной. Я не мог точно определить состояние здоровья Юста Рожкирпро, но опасался, что прекрасная “мерседес” скоро останется безутешной вдовой.

* * *

Как трогательна встреча двух подружек! Они тараторили без умолку. Пересказывали друг другу предыдущие главы. Трещали одновременно, каждая про свое. Так уж устроена жизнь: люди умеют разговаривать лишь с самими собой. Их не интересует то, чего они не знают, так же как они не любят песен, которых не помнят. Мамаша Пино с упоением повествовала о похищении. Берта спешила все выложить о малыше Антуане, бродяжке, голове в холодильнике, бедной Терезе, сволочи Манигансе и прочем. Она кипятилась, важничала, обличала и сыпала сногсшибательными эпитетами.

Я оставил их, чтобы нанести деликатный визит козочке Ребекке.

Когда я вошел в ее стойло, она по-прежнему спала, воплощение беззаботности! Роскошная камера, как я уже отмечал выше, была совершенно звуконепроницаема. В коридоре можно было творить что угодно: палить из пушки или прыгать воробушком, в комнату не долетало ни звука.

Я тихонько прикрыл дверь и уселся в кресло. Очень скоро волны моего присутствия достигли спящей красавицы. Она моргнула и сонно глянула на меня. Взгляд тут же прояснился, пелену сна как рукой сняло, и подружка Нини резко села в постели.