Большая четверка. Смерть лорда Эджвера. Убийство в Месопотамии

– Еще один момент. На днях сестра Ледеран заметила, как вы беседовали с посторонним человеком. До этого она видела, как этот человек пытался заглянуть в одно из окон с внешней стороны. Похоже, что он с какой-то целью бродил вокруг.

– Это, конечно, возможно, – задумчиво сказал отец Лавиньи.

– Вы первым заговорили с этим человеком или он с вами?

Отец Лавиньи ненадолго задумался.

– Мне кажется… да, да, без сомнения, он первый заговорил со мной.

– Что он сказал?

Отцу Лавиньи опять пришлось напрягать память.

– Если не ошибаюсь, спросил: не это ли здание американской экспедиции? А потом что-то сказал о том, что американцы нанимают на работу много людей. Я, собственно, его не очень хорошо понимал, но старался поддержать разговор, чтобы поупражняться в арабском. Я считал, что он, как горожанин, должен лучше понимать меня, чем люди на раскопках.

– Говорили вы с ним еще о чем-нибудь?

– Насколько помню, я сказал, что Хассаньех – большой город, а потом мы согласились, что Багдад больше, и еще, насколько я помню, он спросил, армянский я или сирийский католик – что-то в этом роде.

Пуаро кивнул.

– Вы можете его описать?

Снова отец Лавиньи нахмурился в задумчивости.

– Это был человек довольно маленького роста, – наконец сказал он, – коренастый такой, с очень сильным косоглазием и довольно светлой кожей лица.

Мистер Пуаро повернулся ко мне.

– Это согласуется с вашим впечатлением? – спросил он.

– Не совсем, – нерешительно начала я. – По-моему, он был высокого роста и очень смуглый. Он показался мне довольно стройным. Я не заметила никакого косоглазия.

Мистер Пуаро в отчаянии пожал плечами.

– Вот и всегда так! Если бы вы работали в полиции, вам бы это было прекрасно известно. Описания одного и того же человека двумя разными людьми никогда не совпадают. Все детали противоречат.

– Я совершенно уверен по поводу косоглазия, – сказал отец Лавиньи. – Сестра Ледеран, может быть, права по другим признакам. Между прочим, когда я сказал: светлая кожа, я просто имел в виду светлый для жителя Ирака цвет. Я ожидал, что сестра может назвать ее темной.

– Очень темная, – сказала я упрямо, – грязного темно-желтого цвета.

Я увидела, что доктор Райлли кусает губы и улыбается.

Пуаро вскинул руки.

– Passons![105] – сказал он. – Этот слоняющийся незнакомый человек, он может быть важен – может нет. Во всяком случае, он должен быть зафиксирован. Давайте продолжим наше расследование.

Он поколебался с минуту, изучая обращенные к нему лица, потом с коротким кивком обратился к мистеру Рейтеру.

– Ну, друг мой, – сказал он. – Давайте выслушаем вас.

Пухлое, розовое лицо мистера Рейтера вспыхнуло румянцем.

– Меня? – спросил он.

– Да, вас. Для начала, ваше имя и возраст?

– Карл Рейтер, двадцать восемь лет.

– Американец, да?

– Да, я из Чикаго.

– Это ваш первый сезон?

– Да, ведаю фотографией.

– Ах, вот что. А вчера, в середине дня, вы чем занимались?

– Большую часть времени я был в темной комнате.

– Большую часть времени, да?

– Да, сначала проявил несколько пластинок. После этого установил несколько объектов для съемки.

– Выходили?

– Нет, только в фотолабораторию.

– Темная комната сообщается с фотолабораторией?

– Да.

– И, таким образом, вы совсем не выходили из фотолаборатории?

– Нет, не выходил.

– Вы замечали что-нибудь происходящее во дворе?

Молодой человек покачал головой.

– Я не заметил ничего, – объяснил он. – Я был занят. Я слышал, как вернулась машина, и, как только смог оставить свои дела, вышел узнать, нет ли почты. Вот тогда я и услышал…

– Когда вы начали работать в фотолаборатории?

– Без десяти час.

– Вы были знакомы с миссис Лейднер до того, как попали в экспедицию?

– Нет, сэр, – покачал головой молодой человек. – Я никогда не видел ее, пока не приехал сюда.

– Можете вы вспомнить какой-нибудь случай, пусть незначительный, который бы помог нам?

Карл Рейтер покачал головой.

– Мне кажется, что я вообще ничего не знаю, сэр, – беспомощно сказал он.

– Мистер Эммотт?

У Дейвида Эммотта было приятное американское произношение. Он отвечал коротко и четко.

– Я работал с керамикой с без четверти час до без четверти три, присматривал за боем Абдуллой и иногда поднимался на крышу помочь доктору Лейднеру.

– Как часто вы ходили на крышу?

– Раза четыре, я думаю.

– На сколько?

– Обычно на пару минут, не больше. Но в одном случае, проработав внизу немногим более получаса, я оставался там до десяти минут. Мы обсуждали, что оставить, а что выбросить.

– И, как я понял, когда вы спустились, вы увидели, что бой покинул свое место?

– Да, я довольно сердито окрикнул его, и он появился из-под арки. Ходил сплетничать со своими.

– Это единственный раз, когда он бросал работу?

– Я посылал его несколько раз на крышу за керамикой.

– Вряд ли необходимо спрашивать вас, видели ли вы, как кто-нибудь входил или выходил из комнаты миссис Лейднер в течение этого времени? – печально сказал Пуаро.

– Я вообще никого не видел. Никто даже не выходил во двор за те два часа, что я работал, – довольно быстро ответил мистер Эммотт.

– А как вы считаете, была половина второго, когда вы с боем отсутствовали, и двор был пуст?