Большая дорога

Маша возвращалась из Шемякина тем же овражком. Ей долго пришлось пролежать в пшенице, потому что немецкие саперы минировали поле возле села.

Уже было совсем светло, и Маша видела сквозь стебли пшеницы, как саперы закапывали круглые, плоские мины, похожие на блины. Этих саперов увидел и Коля Смирнов, разглядывавший в стереотрубу подступы к Шемякину. Накануне наши артиллеристы заметили, что немцы выгнали жителей рыть окопы. Командир батареи долго думал: нужно ли и можно ли стрелять из орудий по такой цели? Потом решил, что надо просто испугать людей, чтобы они разбежались, и приказал дать несколько выстрелов по сосне, стоявшей метрах в ста от того места, где рыли окопы. После первого же выстрела люди разбежались. Теперь нужно было положить снаряды точно в цель. И Коля тщательно рассчитал, на сколько делений нужно взять правей цели, учитывая ветер, дувший с правой стороны.

Но первый снаряд отнесло левей цели. И Коля, изменив прицел, положил снаряд прямо в кучку солдат.

Снаряд разорвался так близко от Маши, что она слышала визг осколков и крик раненых. Она вскочила и побежала по пшенице, путаясь в ее густых стеблях, но тут раздался второй взрыв, еще ближе, и Маша почувствовала, что кто-то ударил ее по шее. Она упала, схватилась рукой за шею и ощутила под пальцами что-то теплое, скользкое. Рука ее была в крови.

«Ранена… — подумала она и, достав из кармана платочек, приложила его к ране, но платочек быстро намок, и кровь потекла по плечу. — Только бы успеть добраться до кустов… Там свои», — думала Маша и, сняв с головы ситцевый с голубенькими цветочками платок, закутала им шею. Она поползла по пшенице, которая укрывала ее своими крупными колосьями. И Маша вспомнила, как зимой она вместе с шемякинцами отбирала семена по зернышку, чтобы вырастить эти колосья, как потом Коля Смирнов изобрел электрическую веялку и в один час отсортировал все семена… Маша ползла, чувствуя, что кровь все струится из раны, и перед глазами мелькали оранжевые круги…

Владимир рванулся навстречу Маше, когда она медленно выползла из кустов.

— Наконец-то! — воскликнул он, вглядываясь в ее побледневшее лицо, и вдруг увидел, что платок вокруг шеи ее пропитан кровью. — Ты ранена?

— Ничего… ничего, — прошептала она, опираясь на его руку и счастливо улыбаясь.

Владимир привел Машу в палатку медпункта. Наташа принялась перевязывать рану, и руки ее вдруг потеряли свою гибкость. Она уронила шприц с противостолбнячной сывороткой, которую нужно было впрыснуть Маше.

— Где же это вас ранило? — спросила она, протирая шприц спиртом.

— Глупо так получилось… от своих же снарядов, — сказала Маша и, сообразив, что проговорилась и теперь ясно, что она ходила по ту сторону обороны, рассмеялась: — Пшеницу свою захотела посмотреть… Думала, что можно хоть немного урожая спасти.

Сведения, добытые Машей, обрадовали генерала Дегтярева. Немцы роют окопы полного профиля, закладывают мины, значит готовятся к длительной обороне. Накапливают артиллерийские снаряды. Значит, в наступлении противника произошла серьезная заминка. Белозеров прав. Прорыв на Шемякино — лишь судорога. Немцы начинают выдыхаться.

Маша слышала разговор немецких солдат о том, что Гитлер напрасно объявил русскую армию уничтоженной: она жива и стоит на пути к Москве, что русские — хитрый народ, они однажды уже заманили Наполеона и заморозили его войска в глубоких снегах. Солдаты говорили, что по всему фронту идут напряженные бои и продвинуться даже на километр невозможно без больших потерь.

В полном разгаре было Смоленское сражение, развернувшееся на всем пространстве от Ельни до Духовщины.

Михаил Андреевич отдал приказание отрыть окопы еще на четырех рубежах, отмеченных им на карте красными линиями, и велел брату вывести всех колхозников из леса для работы на этих рубежах. Маше он сказал:

— За вашу верную службу народу я благодарю вас. А теперь отправляйтесь в госпиталь.

— Я чувствую себя хорошо. Рана легкая, — сказала Маша. — Я вот полежу немного здесь, дома.

Только теперь она почувствовала безмерную усталость, и едва дошла до постели, свалилась и забылась в глубоком сне. Очнувшись, она услышала хриплый голос Тимофея:

— Да ты уж лучше убей меня, Миша, чем мне так казниться. Народ смотрит, а которые и в лицо плюют. Нет у меня зла на советскую власть. По дурости, Миша, все вышло, вот провалиться мне на этом месте! Прости!

И вслед за этим раздался глухой стук, словно на пол упал мешок с картошкой. Потом послышался жесткий голос генерала:

— В Шемякине, в соснах, у немцев склад снарядов. Взорвешь?

— Да, господи! Миша! Я не то что снаряды, а… Я сам себя взорву! — в отчаянии воскликнул Тимофей.

Вечером Машу отвезли на батарею, и она подробно рассказала артиллеристам, где расположены танки, в какой избе помещается штаб танковой части.

— Сегодня утром я уже накрыл их саперов, — радостно сообщил Коля.

— Вы очень метко стреляли, — сказала Маша. — Я видела, как вскинуло кверху несколько человек, слышала крик раненых… И мне вот попало…

— Так это я вас задел? Машенька, родная, простите! Не знал, ей-богу, не знал, — смущенно бормотал Коля.