Большая грудь, широкий зад

Перед последней зимовкой Пичуги в Японии волосы у него были длиной уже больше метра. В первые годы он подрезал их ножом для овощей, но нож в конце концов затупился, пользоваться им стало невозможно, и волосы просто отрастали. Клеёнчатый фартук и женский халат, что он стащил на побережье, давно уже превратились в лохмотья. Теперь его наготу прикрывали пучки соломы и упаковка от удобрений. Он добыл их на рисовых полях, примотал к телу гибкими ветвями глицинии и при каждом движении издавал шелест, как некое чудище из эпохи динозавров. Подобно дикому зверю, пометил себе в лесу сферу влияния, и тамошняя стая волков держалась от него на почтительном расстоянии. Правда, он тоже не осмеливался задевать их. Вся эта стая была потомками пары старых волков. Во вторую зиму эта только что соединившаяся парочка попыталась сожрать его. Он тоже был не прочь содрать с них тёплые шкуры и сделать себе лежак. Поначалу они присматривались друг к другу издалека. Волки побаивались его, но неистощимое терпение плотоядных заставляло их ночь за ночью подолгу просиживать у ручейка рядом с пещерой, где он обитал. Задирая головы, они обращали к холодной луне свой тоскливый вой, и даже звёзды на небесах подрагивали от этих жутких звуков. В какой-то момент он понял, что ждать больше нечего. Чтобы подкрепиться перед вылазкой, он умял за один присест столько морской капусты, сколько обычно хватало на два раза, и сглодал ногу ежа. Потом переждал, пока пища усвоится, и помассировал ноги непослушными руками с длинными, давно не стриженными ногтями. Из оружия у него был лишь сломанный нож — тогда он ещё на что-то годился — да заострённая палка, которой он выкапывал коренья. Отвалив камень, закрывающий вход в пещеру, он вылез, и перед волками предстал невиданный зверь: огромного роста, в шуршащей золотистой чешуе, волосы на голове вздымаются пеленой чёрного дыма, глаза светятся зелёным. Завывая, он двинулся к волкам, но за несколько шагов увидел, как в разинутой пасти самца сверкнули белые клыки, и остановился в нерешительности. Отступать нельзя, тогда он обречён. Так они и стояли друг против друга: завывал волк — ему вторил Пичуга; вой становился всё протяжнее, всё пронзительнее. Волк оскалил зубы — скалился и Пичуга, да ещё и постукивал ножом по своей палке. Волк закружился в свете луны, исполняя какой-то неведомый танец, словно гонялся за кончиком хвоста. Потрясал обрывками упаковки и Пичуга, якобы выражая беспредельную радость. А радости-то и вправду прибавилось, ибо в глазах волка появилось некое дружелюбие, сменившее злобную настороженность.

Когда во время своего девятого выступления — благодаря столь длительной тренировке язык у него уже подразвязался — Пичуга дошёл до этого места, все вдруг услышали диалог человека и волка.

— Тут она говорит — волчица, а не волк, — подчеркнул он, — женщины вообще более мягкосердечные и сладкоречивые: «Давай дружить, брат Хань». — «Давай, — говорю. — Только зарубите себе на носу: я даже японских дьяволов не боюсь, а вас и подавно не испугаюсь!» — «Я с тобой не на жизнь, а на смерть драться буду, — рыкнул волк. — И не уверен, что победа тебе достанется. У тебя вон и зубы шатаются, и из дёсен гной течёт». И он с маху перекусил толстую, с руку, палку. «А у меня нож есть!» И я, взмахнув своим увечным ножом, отсёк кусок коры с дерева. «Эх, мужчины, вам бы лишь драться», — проворчала волчица. «Ладно, — вздохнул волк. — Вижу, ты тоже не сказать чтобы добренький, лучше нам не задирать друг друга, а жить по-соседски». — «Кто тебя знает, с тобой не расслабишься. Я-то, конечно, готов уладить дело миром. Добро, будем жить по-соседски». В общем, я сделал вид, что соглашаюсь, но без особой радости. — Слушатели захохотали, и Пичуга, довольный собой, повествовал до тех пор, пока ведущий не свернул эту тему.

Для Цзиньтуна не было ничего невероятного в том, что долго проживший в горных лесах Пичуга достиг молчаливого взаимопонимания с волками. Когда он сам общался с животными, то не раз замечал у них такую сообразительность, что и представить себе трудно, просто ахнешь. К примеру, его многолетняя кормилица коза понимала всё, только что не разговаривала с ним.

Пичуга чётко представлял, кто кому кем приходится в этой стае, знал, кому сколько лет, знал их порядок по старшинству и даже их личные симпатии.

Кроме волков в ущелье обитал ещё и меланхоличный медведь. Ел он всё подряд: коренья, листья, дикие фрукты, мелких зверюшек; чрезвычайно умело ловил в горном ручье большую серебристую рыбу. Пожирая её, костей не выплёвывал, хрустел ими, как редькой. Однажды весной притащил откуда-то из долины женскую ногу в резиновом сапоге и швырнул, недоеденную, в ручей. Сытый, он от нечего делать развлекался, выдирая с корнем небольшие деревца.