Большая грудь, широкий зад

— Время летит быстро, Цзиньтун. Тебе уже сорок два, а ты такой же нытик, такая же квашня. Все эти дни я ничего тебе не говорила, а теперь придётся. Ты должен понимать, что всю жизнь мама с тобой не будет. Помру вот, тебе самому надо будет кормиться. Ну и что у тебя выйдет, если так будет продолжаться?!

Цзиньтун с отвращением вытер о землю кроличью кровь. От горьких слов матушки лицо горело, на душе было невесело.

— Тебе нужно идти в мир, что-то делать. Пусть даже что-то небольшое.

— Но что я могу, мама?

— Послушай, сынок! Сейчас ты, как настоящий мужчина, отнесёшь этого кролика на берег, снимешь шкуру, выпотрошишь и промоешь. Потом приготовишь и поднесёшь матери, как почтительный сын, она уже полгода мяса не видела. Может быть, у тебя не сразу получится снять шкуру и выпотрошить, может, ты почувствуешь себя жестоким. А сосать женское молоко взрослому мужчине — разве не жестоко? Если ты не знаешь, молоко — кровь женщины. Поступать так намного более жестоко, чем убить кролика. Будешь помнить об этом — у тебя всё получится и ты почувствуешь радость. Охотник, убивая добычу, ничуть не переживает, что отнял жизнь. Он лишь радуется, потому что знает: всё превеликое множество птиц и зверей в мире сотворил Господь для пользы человека. Человек — венец всего сущего, душа всего сущего.

Цзиньтун согласно кивал, чувствуя, как грудь постепенно обретает некую твёрдость. Болтавшееся на поверхности, словно тыквочка, сердце будто нашло опору.

— Знаешь, почему Лао Цзинь не приходит? — продолжала матушка.

Он посмотрел на неё:

— Это вы…

— Я! Ходила к ней. Не могла же я стоять и смотреть, как она губит моего сына.

— Вы… Как вы могли так поступить…

Не обращая внимания на его слова, матушка продолжала:

— Я сказала ей, мол, если вправду любишь моего сына, можешь спать с ним, но кормить его грудью больше не позволю.

— Она своим молоком мне жизнь спасла! — взвизгнул Цзиньтун. — Я бы уже был в могиле, если бы не она, и мою сгнившую плоть жрали бы черви!

— Знаю. Неужто ты думаешь, я когда-нибудь забуду, что она спасла тебе жизнь? — Матушка пристукнула посохом. — Немало лет творила я глупости, а теперь поняла: пусть ребёнок лучше умрёт, чем остаётся всю жизнь слюнтяем, которому от титьки не оторваться!

— Ну и что она сказала? — встревоженно спросил Цзиньтун.

— Она женщина славная. Возвращайся, говорит, домой, почтенная тётушка, и скажи братику, что подушка на кане Лао Цзинь для него всегда найдётся.

— Но она замужем… — побледнел Цзиньтун.

— Ну соверши ты хоть какой-то поступок! — рассерженно бросила матушка. — Отправляйся к ней, если ты мой сын! Мне не нужен сын, которому никак не стать взрослым. Мне нужен такой, чтобы, как Сыма Ку или Пичуга Хань, мог принести и неприятности. Чтобы это был настоящий мужчина, который мочится стоя!

Глава 48

Направляясь к Одногрудой Цзинь, чтобы начать бурную жизнь настоящего мужчины — как он уяснил это из наставлений матушки, — мост через Мошуйхэ он перешёл бравым молодцом. Но по дороге к новостройкам вся смелость мало-помалу улетучилась, как воздух из колеса с плохим ниппелем. В лучах солнца высились впечатляющие многоэтажные громады с украшенными разноцветной мозаикой стенами, а там, где пока ещё шло строительство, огромные жёлтые стрелы кранов неспешно переносили тяжёлые блоки. Барабанные перепонки мучительно вибрировали от адского звука отбойных молотков. На высоких стальных конструкциях возле песчаного хребта ярче солнца вспыхивали дуги электросварки. Телебашню обволакивала белёсая дымка, глаза тоже застлала гуманная пелена.