Большая грудь, широкий зад

Под градом ударов и от материализовавшейся матушкиной ненависти тело Шангуань Люй постепенно оседало, превращаясь в груду гниющей плоти — мерзкой, смердящей. В разные стороны с него так и брызнули полчища вшей и блох. Из расколотого черепа, как вонючий соевый творог, зловонными каплями разлетелся мозг. Отодрав когтистые пальцы свекрови, матушка освободила чуть живую Юйнюй. Половина ушной раковины сестрёнки, измочаленная беззубым ртом старухи, походила на заплесневелый стебель батата…

4

В тот вечер удивительно ярко светила луна. Когда все уснули, Лайди тихо спустилась с кана, не потревожив напрыгавшегося за день по улице, донельзя уставшего немого. Падавший на его лицо лунный свет напоминал тонкий слой инея на чёрном булыжнике. Разинув рот, полный крепких, как железо, зубов, он издавал громоподобный храп. Лайди бросила взгляд на этот источник всех её бед, и в душу почему-то проник холодок вины. На самом-то деле об их с Пичугой Ханем близости в семье знали все, в неведении оставался лишь погруженный в богатырский сон немой. Армейская форма на нём уже износилась до дыр, потёртые награды потускнели, и стал виден дешёвый сплав, из которого они были сделаны. Лайди осторожно приоткрыла дверь. Донёсся тяжёлый, полный безысходности вздох матушки. Волной прилива внутрь устремился лунный свет, а прохладный ночной ветерок развеял уныние. Во дворе уже громко покашливал Пичуга.

— Ну что ты копаешься?

Лайди поспешно зажала ему рот рукой.

— И чего бояться? — недовольно пробубнил он. — Ну чего ты боишься?

Они вышли за околицу и зашагали в сторону болот по извилистой тропке, зажатой между пространствами поздно убранных полей. Уже середина осени, и высохшие жёлтые листья посевов украсились жемчужными ожерельями вечерней росы. Но дунбэйский Гаоми не затих, как раньше. Повсюду легкомысленными золотыми отблесками подрагивают огни кустарных сталеплавильных печей, и дух горящего древесного угля разливается нескончаемым потоком, как река. Какое же всё-таки это чудо — лунный свет! Благодаря ему видно, как завитками поднимается белый дымок, превращаясь в вышине в тончайшую кисею облаков.

Лайди с Пичугой шли ловить птиц. Пичуге всё уже обрыдло, и он снова взялся за старое ремесло. Днём он сказал Лайди, что хочет поймать несколько цапель, чтобы подкормить её. Они шли по тропинке, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Никого и ничего не боявшийся Пичуга заражал своим настроем Лайди. Из-за этого ей на время становилось легче, а запах у него из-под мышек — какой-то птичий — наполнял душу теплом.

— Пичуга, а Пичуга, — тихо проговорила она, — ведь немой рано или поздно дознается, тогда уж пощады не жди… — Пичуга только крепче приобнял её, издав завораживающий заливистый свист.