Большая грудь, широкий зад

Матушка сказала, что большинство таких красавчиков и живчиков, как Ма Тун, до старости не доживают. Их и без того слишком многим наделил небесный правитель, всё досталось им легко, так что рассчитывать на долгую жизнь в доме, полном детей и внуков, им не приходится. Как она сказала, так и вышло: как-то глубокой ночью, когда всё небо было усыпано звёздами, на главной улице раздались громкие мольбы Ма Туна:

— Командир Лу, комиссар Цзян, умоляю, пощадите на этот раз… Я единственный мужчина в трёх поколениях, единственный сын и внук… Расстреляете — наш род прервётся… Матушка Сунь, матушка Ли, матушка Цуй, защитите… Матушка Цуй, ты же с командиром на короткой ноге, спаси… — Под эти жалобные крики его вывели за околицу, прозвучал короткий выстрел, и наступила полная тишина. Похожего на небожителя юного сигнальщика не стало. Не спасли его и многочисленные «приёмные матери»: провинился он в том, что воровал и продавал патроны.

На другой день на улице выставили большой тёмно-красный гроб. Подъехала конная повозка, туда его и погрузили. Гроб был из кипариса, четыре цуня толщиной, покрыт девятью слоями бесцветного лака и обёрнут в девять слоёв ткани. Такой в воде за десять лет не протечёт, его даже из винтовки типа 38[79] не пробьёшь, а в земле пролежит тысячу лет и не сгниёт. Такой тяжеленный, что грузили его под началом командира взвода больше десятка солдат.

Оставшись без дела, солдаты чувствовали себя неприкаянно. Они слонялись с застывшими лицами, некоторые чуть ли не бегать начали. Через какое-то время подъехал на осле седобородый старец. С причитаниями он стал колотить по гробу. Всё лицо в слезах, даже борода намокла. Это был дед Ма Туна, человек весьма образованный, ещё в правление династии Цин получивший степень цзюйжэня.[80] За спиной у него неловко топтались командир Лу и комиссар Цзян. Наплакавшись, старик обернулся и уставился на них.

— Уважаемый господин Ма, вы хорошо знакомы с классическими книгами и глубоко постигли принципы справедливости, — начал комиссар. — Как ни прискорбно, нам пришлось наказать Ма Туна.

— Как ни прискорбно, — повторил командир.

В лицо ему полетел плевок:

— Вором считают укравшего рыболовный крючок, а те, кто разворовывает страну, — благородные люди.[81] Только кричите о сопротивлении японцам, а сами погрязли в кутежах и распутстве! — бушевал старик.

— Мы, почтенный, настоящее подразделение Сопротивления, — заметил Цзян, — и у нас с самого начала строгая воинская дисциплина. Да, есть отряды, в которых имеют место кутежи и распутство, но это не про нас!

Старик обошёл вокруг комиссара и командира, издевательски расхохотался и, встав перед повозкой, побрёл вперёд. Осёл, понурив голову, последовал за ним. За ослом тихонько тронулась и повозка с гробом. Возница понукал лошадь так тихо, что звуки его голоса напоминали стрекотание цикады.

Случай с Ма Туном нарушил кажущееся благоденствие отряда подрывников, как землетрясение. Ложное ощущение стабильности и счастья развеялось как дым. Выстрел, оборвавший жизнь Ма Туна, напомнил, что в пору военной смуты жизнь человека ценится не дороже жизни сверчка или муравья. Случай с Ма Туном вроде бы являл собой пример неотвратимого наказания за нарушение воинской дисциплины, но на солдат он подействовал деморализующе. За несколько дней были отмечены случаи пьянства, а также драк. В квартировавшем у нас отделении не скрывали недовольства.

— Ма Тун стал козлом отпущения! — заявил во всеуслышание командир отделения Ван. — На кой ляд этому пацану приторговывать патронами? Дед у него человек учёный, цзюйжэнь, у семьи тысячи цинов прекрасной земли, стадо ослов и лошадей — зачем ему размениваться на мелочи? По-моему, этот малец погиб через своих беспутных «приёмных матерей». Не удивительно, что старик цзюйжэнь сказал: «Только кричите о сопротивлении японцам, а сами погрязли в кутежах и распутстве». — Эти свои соображения командир отделения высказал утром, а после обеда к нам заявился комиссар Цзян в сопровождении двух солдат.

— Ван Мугэнь, давай со мной в штаб отряда, — мрачно скомандовал он.

Ван Мугэнь аж побелел.

— Кто сдал меня, ослы поганые? — выругался он, обведя взглядом своих бойцов. Те с посеревшими лицами в смятении поглядывали друг на друга. А Бессловесный Сунь с дурацкой ухмылочкой подошёл к комиссару и, отчаянно жестикулируя, стал рассказывать, как Ша Юэлян умыкнул у него жену.

— Будешь замещать командира отделения, — приказал комиссар.

Сунь смотрел на него, склонив голову набок. Комиссар вынул ручку и написал ему на ладони несколько иероглифов. Немой уставился на свою ладонь, потом замахал руками и запрыгал от радости. Желтоватые белки глаз заблестели.

— Коли так и дальше пойдёт, немой скоро заговорит, — презрительно усмехнулся Ван Мугэнь.

Комиссар дал знак конвоирам, те проворно подскочили и зажали бывшего командира отделения с обеих сторон.

— Вот вы как! Кончили молоть, можно и ослика на убой. Забыли уже, как я бронепоезд под откос пустил! — воскликнул тот.