Большая грудь, широкий зад

Когда он, опустив голову, направился к домику, казалось, все во дворе уставились на него. Под пристальными взглядами тело рассыпалось, как горсть высевок, ноги еле двигались. Ещё хуже дело обстояло с руками. «Сложить их на груди или, наоборот, опустить? Сунуть в карманы или заложить за спину? Некоторые ходят подбоченясь, как бывший директор госхоза «Цзяолунхэ» Коротышка Лао Ду, например. Тот даже спал подбоченясь. Нет, не годится. Коротышка Лао Ду ходил так, потому что был на должности и мог позволить себе такое. Тщедушный и малорослый, вот и напускал на себя важный вид. А кто такой Шангуань Цзиньтун? Нечто вроде тех быков из Луси, что кастрировали тогда в госхозе. Ни пола, ни чувств, хоть шило в зад втыкай — в лучшем случае лишь хвостом шевельнёт. Куда там руками размахивать и нестись как угорелому. Нет уж, оставим это наивным юнцам, а мне уже сорок два, — говорят, в таком возрасте уже внуков нянчат. Пусть висят по бокам», — в конце концов решил он. Втянул голову в плечи, вперил взгляд в землю и по привычке, выработанной за пятнадцать лет в лагере, как побитая собака, уныло поджав хвост, но не забывая поглядывать по сторонам, быстро зашагал, по-воровски прижимаясь к стене. У входа он услышал сверху громкий голос Лао Цзинь:

— Эй, Лю Дагуань, мой названый сынок пришёл, добавь-ка ещё пару блюд!

— Могучим и сильным мальчонка растёт, коль маток-гулён пару дюжин сосёт… — с завистью пропел кто-то.

Цзиньтун осторожно поднимался по простой деревянной лестнице. Сверху пахнуло духами, и он робко поднял голову. На площадке, расставив ноги, стояла Лао Цзинь, на широком напудренном лице играла насмешливая улыбка. Он невольно остановился, вцепившись в перила из стальной трубы. На них остался чёткий отпечаток его потной ладони.

— Поднимайся, поднимайся, сынок названый! — Она уже говорила искренне, без тени насмешки.

Автоматически преодолев ещё пару ступенек, он почувствовал на своей руке её мягкую ладонь.

Глаза ещё не успели привыкнуть к полумраку коридора, а он уже входил в логово соблазнительницы, чувствуя, что его ведёт не она, а запах её тела.

В залитой светом комнате синтетический ковёр на полу, обои на стенах, с потолка свешиваются шарики из скрученных полосок блестящей цветной бумаги. Посреди комнаты в стакане на офисном столе — несколько больших кистей для письма.

— Это так, для виду, — усмехнулась она. — Не очень-то я смыслю в иероглифах.

Цзиньтуну было неловко, он даже не смел взглянуть ей в глаза.

— Неужто в Поднебесной бывает такое? — вдруг рассмеялась она. — Чудо чудное, нечего сказать.

Подняв голову, он встретил бесстыдный, чувственный взгляд.

— Глаза-то под ноги не урони, сынок, — расшибёшь. На меня смотри. С поднятой головой ты волк, с опущенной — овца! Чудо чудное в Поднебесной — это когда мать устраивает постельные дела сына. Вот уж не ожидала, что ей такое в голову прийти может, этой старухе. Знаешь, что она мне сказала? «Спасать — так спасать до конца, почтенная сестрица, провожать — так провожать до дома. Ты своим молоком спасла его от смерти, но ведь не будешь же кормить его так всю жизнь!» — Лао Цзинь поразительно похоже копировала манеру речи Шангуань Лу. — Она права, твоя матушка, мне уже пятьдесят. При том, как я тут кувыркаюсь, это моё сокровище, — она похлопала через ткань халатика по своей единственной груди, — тоже долго не продержится. Когда ты ласкал её тридцать лет назад, она была хоть куда, была «исполнена духовного подъёма и боевого задора»,^[194]

как говаривали совсем недавно, а теперь уже не то, бывший феникс хуже курицы. Я обязана тебе с прошлой жизни, дорогой брат. Неважно, чем именно, да и думать об этом не хочется. Главное — моё тело тридцать лет томилось на медленном огне, оно готово, и ты можешь насладиться им как пожелаешь!

Цзиньтун смотрел как зачарованный на вздымающийся холмик единственной груди и жадно вдыхал её запах и запах молока, не замечая заголённые для него бёдра. Со двора донёсся крик весовщика:

— Хозяйка, тут вот что предлагают! — Он поднял вверх моток электрического провода. — Надо нам, нет?

Рассерженная Лао Цзинь высунулась из окна:

— Ну чего спрашивать? Бери! — Она прикрыла окно. — Мать его за ногу, если не боятся продавать, почему я должна бояться покупать? Не удивляйся: восемь из десяти приходящих сюда — воры. Так что я могу получить всё, что есть на стройке. Электроды в коробках, электроинструмент не распакованный, цемент — всё что угодно. Ну а я никому не отказываю, покупаю по цене старья, продаю как новое и получаю хорошую прибыль. Ясное дело, в один прекрасный день весь этот бизнес накроется, поэтому половина каждого заработанного юаня уходит на кормёжку этих прохвостов и ублюдков, а оставшуюся половину я могу тратить как вздумается. Сказать по правде, большая часть всех этих шишек и солидняков прошла через мою постель. Понятно, что они значат для меня?

Цзиньтун растерянно покачал головой. Лао Цзинь снова похлопала себя по груди: