Большая грудь, широкий зад

Не в силах вынести пронизывающего взгляда узких щёлочек глаз, он опустил голову и положил руки на колени:

— Нет-нет, ты ничуть не постарела, и никакая ты не уродина. Ты самая красивая в мире…

— Вообще-то я считала, что твоя мать всё выдумывает, — как-то удручённо проговорила она. — Никак не ожидала, что всё так и есть. — Она потушила окурок в пепельнице и села. — С той женщиной у тебя действительно что-то было или это враки?

Он покрутил шеей, непривычно сдавленной жёстким воротничком и галстуком, потёр колени. Лицо покрыли капельки пота. Казалось, он вот-вот разрыдается.

— Ладно, ладно. Так просто спросила, глупый.

Подошло время обеда, на который она, оказывается, пригласила больше дюжины каких-то шишек в европейских костюмах и кожаных туфлях.

— Гляньте на моего названого сынка, — сказала она, держа его за руку, — просто телезвезда, верно?

Все понимающе уставились на него, а один, мужчина средних лет с зализанными назад волосами и золотым «ролексом», который свободно болтался на руке из-за специально ослабленного браслета, — вроде бы Лао Цзинь представила его как председателя какого-то комитета — до неприличия хитро подмигнул и проворковал: — Эх, Лао Цзинь, Лао Цзинь, потянуло старую бурёнку на нежную травку!

— Мать твою разэдак! — выругалась та в ответ. — Этот мой названый сын — Золотой Мальчик у трона повелительницы запада Сиванму,^[195]

воистину человек благородный, которого не смутит даже сидящая у него на коленях женщина. Не то что вы, свора псов шелудивых: стоит бабу увидеть, тут же лезете к ней со своими хоботками, как комары крови напиться. И ведь не боитесь, что вас могут одной ладошкой прихлопнуть!

— В кого бы впиться, Лао Цзинь, так это в тебя, — заявил один плешивый. Мясистые щёки так и прыгали, когда он говорил, и ему приходилось то и дело поддерживать их, чтобы не перекашивался рот. — Ох, и сладкое у тебя мясцо! Иначе разве стал бы кто в него впиваться!

— Тому, как заводить молоденьких белокожих мальчиков, тебе, Лао Цзинь, у императрицы У Цзэтянь^[196]

поучиться надо, — вставил здоровяк с вьющимися волосами и глазами навыкате, как у золотой рыбки.

— Это к вам относится с вашими вторыми и третьими жёнами, а не ко мне. — Лао Цзинь замолчала, но потом не выдержала: — А ну позакрывали рты свои поганые, не то все узнают о ваших грязных делишках!

К Цзиньтуну с рюмкой в руке подошёл худощавый мужчина с густыми бровями:

— Уважаемый Шангуань Цзиньтун, брат пьёт за тебя и за твоё возвращение после срока.

Теперь, когда все узнали, кто он, Цзиньтун не знал, куда деваться от стыда, хоть под стол полезай.

— Оговорили его на все сто! — негодовала Лао Цзинь. — Брат Цзиньтун — человек честный и неспособен на такое.

Несколько человек, склонившись друг к другу, о чём-то вполголоса переговаривались. Потом поднялись и один за другим стали подходить к Цзиньтуну, чтобы выпить за него. Пил он впервые в жизни и после нескольких рюмок почувствовал, что под ногами всё качается. Лица напротив кивали золотистыми шапками подсолнухов. Почему-то казалось, что он должен прояснить с этими шишками какой-то вопрос.

— Было… у меня с ней… — выдавил он, поднявшись с рюмкой в руке. — Тело ещё не остыло… Глаза открыты… Улыбается…

— Вот это я понимаю — настоящий мужчина! — крякнул один «подсолнух».

На душе у Цзиньтуна сразу полегчало, и он тут же ткнулся лицом в расставленные на столе закуски.

Проснулся он совершенно голый на кровати Лао Цзинь. Та, тоже голышом, полулежала с рюмкой вина и смотрела видео. Для него цветной телевизор был внове — даже от чёрно-белого, который он смотрел несколько раз в лагерном клубе, дыхание перехватывало, — и он засомневался, не сон ли это. К тому же на плоском экране голые мужчины и женщины занимались разнузданным развратом. Он почувствовал, что нарушает некий запрет, и опустил голову.

— Не надо притворяться, сынок мой названий, — усмехнулась Лао Цзинь. — Подними голову и смотри хорошенько, как люди делают.

Он воровато глянул несколько раз, и по спине аж мурашки побежали.

Потянувшись, Лао Цзинь выключила видеомагнитофон, и на экране запрыгали белые точки. Она отключила и телевизор, потом включила стоявший рядом торшер, и стены в комнате окрасились тёплым и мягким жёлтым светом. Прямо на постель водопадом струилась голубая оконная занавеска. Лао Цзинь улыбнулась и принялась щекотать его пухлой ступнёй.