Большая грудь, широкий зад

«Мой муж — мосты разрушать мастак, — пела Чжаоди, — облил вином и поджёг мост через Цзяолунхэ. В пятый день пятого месяца, на праздник драконовых лодок[62] взметнулось синее пламя на тысячи чжанов, япошек так подпекло, что отцов и матерей поминали. Тяжёлую рану на заднем месте муж мой тогда получил. Ночью вчера мороз и ветер, окрест всё белым-бело, муж мой повёл бойцов своих на железнодорожный мост…» Тут она изобразила, что раскалывает лёд и стирает в ледяной воде бельё, трясясь всем телом, как высохший листок на верхушке дерева в зимнюю пору. Захваченные представлением зрители громко выражали свой восторг, а кое-кто даже смахивал рукавом слезу. Под грохот вступивших цимбал и барабанов сестра поднялась и стала вглядываться вдаль: «Слышу, как дрожат от взрывов западные небеса, вижу, вздымаются во мгле ночной пламени языки. Значит, муж мой одержал победу и разрушил мост, и уже на пути к Яньло-вану[63] воинский эшелон. Мне пора домой возвращаться и подогреть вина, курицу ему зарезать, горшок супа сварить…» Тут сестра будто бы подбирает одежды и начинает забираться по склону дамбы, напевая при этом: «Поднимаю голову — а передо мной четверо шакалов и волков…» И тут же из ворот вылетает, выделывая кульбиты, четвёрка тех размалёванных быстроногих, что принесли и расстелили циновку. Они окружают сестру и тянутся к ней лапами, словно четверо котов, готовых схватить маленькую мышку. Раскрашенный под барсука гнусным голосом запевает: «Я капитан Камэда, шёл красотку поискать. Мне давно говорили, в Дунбэе красавиц пруд пруди, а тут поднимаю голову и вижу прелестное личико прямо перед собой. Пойдём, девочка, пойдём с великим тайкуном,[64] ждёт тебя счастье и услада…» «Японские черти» набрасываются на застывшую, как палка, сестру, подхватывают её на руки и, подняв высоко над головой, обносят вокруг циновки. Барабаны и цимбалы выбивают бешеный ритм, словно налетел ураган. Переполненные эмоциями зрители устремляются к сцене. Впереди с криком «Опустите мою дочь!» бежит матушка. Я в своём «кармане» встал тогда на ноги — подобное чувство я пережил позже, когда впервые проехал верхом. Вытянув вперёд руки, подобно коршуну, когтящему зайца, матушка норовила выцарапать глаза «капитану Камэда». Тот с воплем ужаса отскочил от сестры, остальные трое тоже убрали руки, и она грохнулась на циновку. Троица ретировалась, оставив «капитана Камэда» одного, а матушка взгромоздилась ему на спину и принялась драть за волосы.

— Мама, мама! — пыталась оттащить её сестра. — Это же театральное представление, это же понарошку!

Подоспевшие на помощь с трудом оторвали матушку от «капитана Камэда». С расцарапанным в кровь лицом он во всю прыть рванулся в ворота.

— Пусть только кто-нибудь посмеет обидеть мою дочку, пусть только попробует! — едва переводя дыхание, кричала распалившаяся матушка.

— Мама, такая хорошая пьеса, а ты всё испортила! — сердито бросила вторая сестра.

— Чжаоди, послушай, что мать тебе скажет. Пойдём-ка домой, не нам такие пьесы играть. — И потянула её за руку, но расстроенная сестра вырвалась.

— Мама, перестань срамить меня!

— Это ты меня срамишь! Пойдём давай! — настаивала матушка.

— Не пойду, — заявила сестра.

В этот момент на сцене появился Сыма Ку. Он громко распевал: «Вот я разрушил мост и возвращаюсь на коне домой…» В ботинках для верховой езды и в фуражке, с плетью, он восседал на воображаемом скакуне, притопывал ногами и продвигался вперёд, то сгибаясь, то выпрямляясь, с несуществующими поводьями в руке, словно скакал во весь опор. Небеса сотрясались от грохота барабанов и цимбал, в лад звучали струнные и духовые; среди них выделялась флейта, звуки которой, как говорится, пронизывали тучи и разрывали шёлк. Все застыли ни живы ни мертвы, но не от страха, а под воздействием этих звуков. Жёсткое и холодное, как сталь, лицо Сыма Ку казалось донельзя суровым — ни следа лукавства или несерьёзности. «Вдруг слышу на дамбе какой-то переполох, даю плеть скакуну, чтобы нёс туда быстрей…» При этих словах струны хуциня имитируют конское ржание. «Сердце моё горит огнём, конь мой летит как ветер, его полшага — шаг других, два шага трём равны…» Ритм барабанов и цимбал нарастает, притопывая, движется всадник, потом следует «переворот ястреба», «раскладка ног в воздухе», «задыхающийся буйвол», «лев, катящий узорный шар» — всё своё умение демонстрирует на циновке Сыма Ку, и трудно даже поверить, что на заду у него большущий пластырь в полцзиня весом.