Большая игра

А Гошо рос, вместе с друзьями участвовал в первых трудовых бригадах (они строили перевал Хаинбоаз, потом железную дорогу Перник — Волуяк), потом уехал в Ленинград — учиться в судостроительном институте. Целых шесть лет Гошо появлялся здесь только летом. Жильцы дома помнили его: крупный медлительный парень в синей спортивной куртке, с бледным лицом и удивительно ясными голубыми глазами. Многим он уже казался чужим, только бывшие одноклассники вспоминали частенько, какой Гошо прекрасный математик, как успевал решать в уме задачи, пока учитель только диктовал условия. Наверно, теперь это здорово помогает ему в постижении трудной науки кораблестроения, где, само собой разумеется, все должно быть точно вычислено.

Седовласого председателя райсовета уже не было в живых, а вокруг все менялось прямо на глазах. На ближних бульварах выросли многоэтажные здания, и теперь старые высокие дома казались карликами. Поднялись новый вокзал и гостиница, все вокруг принимало другой облик. «Новое! Новое! Новое!» — слышалось на каждом шагу, и уже мало кто помнил старого печатника, седовласого председателя райсовета. Редко вспоминали теперь и о приземистом домишке с решетками на окнах и мраморной доской у входа. Даже стали поговаривать, что домик, того и гляди, снесут и на его месте построят новый жилой дом, но кое-кто утверждал обратное: в старом доме скоро откроют музей. А пока там по-прежнему тихо и незаметно жили бабушка Здравка, ее внучка, та самая, что вертелась сейчас перед зеркалом (что это вдруг она вздумала каждый день ходить в школу в праздничном белом фартуке с широкими лямками?), и Крум. В эти минуты он как раз обедал.

— Здрава, не раздражай бабушку! — прикрикнул Крум на сестру.

— А ты научись жевать побыстрее! — ответила Здравка.

— Иди, а то опоздаешь. Хватит торчать перед зеркалом!

— Буду торчать, — поджала губы Здравка. — Сколько хочу, столько и буду. И не торчу я, а стою.

Услышала ее только бабушка и улыбнулась. Улыбка мелькнула в ее усталых, но молодых, не потерявших блеска глазах. Они всегда блестели так, когда Здравка хотела все сделать сама — ловкая, быстрая, толковая девочка.

«Толковая» — это у бабушки высшая похвала. Скажет про кого-нибудь: «Толковый», — и это значит, что человек не только справляется с любой работой, но и вообще можно на него положиться. И если сейчас бабушка хотела завязать Здравке пояс на фартуке, то вовсе не для того, чтобы ей помочь, а просто лишний раз прикоснуться к внучке, приласкать ее.

— Пять минут второго, Здрава! — крикнул из кухни Крум.

— Слушайся, слушайся брата! — шепнула бабушка. — Он у нас теперь в доме единственный мужчина.

— Не хочу его слушаться! — рассердилась Здравка. С тех пор как она стала ходить в школу, она вслушивалась, как произносится каждое слово. — Я не Здрава, а Здравка!

— Подумаешь, велика важность! — примирительно сказала бабушка.

— А тебе говорят Здрава?

— Не все равно?! Как ни назови, я бабка!

— Но ведь и ты была маленькая?

Бабушка Здравка улыбнулась, морщинки на ее сухом, худом лице засветились.

— Ступай! И смотри по сторонам, когда переходишь через проспект.

— Иду, бабуля, — тихо сказала Здравка, вдруг подобрев, и взяла портфель. — Привет! — крикнула она в кухню, где Крум все еще обедал. И, чмокнув бабушку в щеку, исчезла.

Школа, где учились Крум и Здравка (старшие классы в первую смену, младшие — во вторую), была совсем рядом. Это старая школа, когда-то единственная на весь район. Теперь ее подновили, надстроили два этажа, расширили двор. Школьные коридоры выходили окнами на бульвар, а классы во двор. Уличный шум не доносился сюда, и после переменок, едва только пустел двор, все здание казалось странно тихим. Только кое-где сквозь открытые окна вдруг послышится строгий учительский голос, зазвучит песня, и опять все как будто притаится, погрузится в тишину неповторимых, невозвратимых сорока пяти минут, времени между двумя звонками — первый всегда напряженный, второй — радостный, пронзительный, сулящий свободу.

В школе учились ребята из жилых кварталов, расположенных по обе стороны реки. Жившие на той стороне шли узким горбатым мостиком. Его построили специально для школьников, чтобы не шагать им в обход по дальним широким мостам. Но пользовались мостиком все, даже велосипедисты — из-за них по краям мостика поставили бетонные столбики, и мальчики обычно не трудились их обходить — перепрыгивали.

Перейти по мостику не велика трудность, а вот добраться до него и выйти на улицу на том берегу нелегко. Вдоль реки тянулось шоссе, по проезжей части которого с раннего утра до позднего вечера неслись потоки машин. И хоть существовали пешеходные дорожки и шоферам полагалось быть особенно внимательными при виде дорожного знака «Осторожно, дети!», куда там! Здесь смотри в оба! Если перед твоим носом затормозила машина, то слева может налететь другая.