Большая Игра

Лахе открыла глаза, когда за Скульдом захлопнулась дверь. Девушка села на кровать, пошарила на полу босой ногой. Ах да, она же вчера пришла босая. Снова кошмары и ухмыляющиеся рожи выгнали её из комнаты… Лахе вздрогнула, нервно огляделась, рывком вскочила с кровати и отдернула шторы на окне. Постояла, тяжело дыша и всё еще мелко дрожа, в лучах утреннего солнца. Эти пейзажи за окнами предавали своих создателей куда сильнее, чем используемые в Игре тактике, предпочтения в еде или цвет нижнего белья.

Идеальный мир для Повесы — мир без людей. Взрыв ядерного реактора стер с лица Земли эту двуногую язву, оставив только природу, тараканов и живописные руины.

Страшно было бы иметь такого врага, как он. Расчетливого, жестокого, равнодушного.

Но разве остальные лучше?

— Лучше, — проговорила девушка одними губами. — У остальных есть чувства.

В какой-то степени эти слова основывались на обиде: Скульд был единственным мужчиной (проверено многократными испытаниями), который спокойно спал рядом с великолепной Лахе, не выказывая никаких признаков охватившей его страсти. Даже Клот, как бы он не издевался над «пастушкой»… да что там — даже Лорд не устоял! Правда, он, как и полагается по образу, не заходил дальше прогулок за ручку и изящных до непонятности комплиментов.

И правда, не стоит недооценивать внешность.

Девушка выпятила нижнюю губку, задумалась. Вчера вечером на задержалась у Лорда, потом сразу легла спать, надеясь во сне войти в транс… Но проснувшись через пару часов, не придумала ничего лучше, чем убежать к Скульду. Да отчего же она только в своей комнате видит эти страшные рожи? Как будто специально… Но ведь мешать Игроку войти в транс — совсем глупо. Вовсе необязательно показываться в Мире во плоти, чтобы управлять Фишкой. Для этого есть и Поле.

Тем более было удивительно, что и Скульд, и Клот зачастили в этой Игре к своим Фишкам. Зачем, зачем?

Клот проследил, что Адам без приключений добрался до квартиры Аски и затем отправился в Лабиринт.

— Ну, вздрогнули! — он набулькал себе стакан неразбавленного виски, выпил и крякнул. — За твои успехи на личном фронте, Фишка.

Его всегда забавляли люди: наблюдать со стороны за их копошением, что может быть интереснее? И он искренне желал Адаму всяческих успехов. Но не собирался ради этого и пальцем пошевелить — разве что уж совсем станет скучно в Лабиринте.

В то же время Клоту на ум пришла интересная мысль: он решил добровольно устраниться от соперничества, предоставить совей Фишке полную свободу действий, не выбирать её путь, иначе говоря — полностью положить на Судьбу. Что, если её только того и надо? Вот будет умора для напыщенных противников, мнящих себя венцами творения, если выиграет Клот со своей стратегией непротивления. А он тогда только сделает недоуменный вид и по-простецки разведет руками.

Плут даже фыркнул от удовольствия, представив эту картину.

Он шел по коридору в направлении курилки, а надежде, что там окажется кто-нибудь, с кем можно перекинуться в карты или сыграть партию в шашки. Однако что-то заставило его свернуть в сторону женских комнат.

«Просто посмотреть, где сегодня пастушка ночевала», — оправдался Игрок, прекрасно осознавая, что такая отговорка не выдержит ни малейшей критики. Но кому понадобится критиковать мысли Плута, а?

— Плут, — окликнули его из бокового прохода. Оттуда вышла Атропос, зажимая пальцем страницу книги. Клот узнал томик пьес Шекспира. — Что ты здесь делаешь?

— Гуляю, — Игрок обезоруживающе улыбнулся. — Делать нечего, помираю со скуки. Почитаешь вслух?

На секунду девушка брезгливо поджала губы, но неожиданно согласилась.

«Снизошла», — хмыкнул про себя Плут, однако, с некоторой долей восхищения. Атропос держала себя королевой, которую можно было ненавидеть, обожать или бояться. Но игнорировать или презирать — никогда.

— Пойдем на террасу.

— А можно? Мы вас в курилку не пускаем.

Клот шел сзади, поэтому выражения лица он не увидел. Но левое плечо выразительно дернулось, отметая подобные возражения. Дабы не скучать (о, скука — этот враг бессмертных!), Игрок принялся детально изучать данное плечо. Угловатое, обтянутое нежнейшей белой кожей, и — высокомерное. Плечо мраморной статуи, изваянное гениальных скульптором, вложившим в своё творение душу, имя которого потерялось в веках…

— Извините, леди, а вашего папу не Пигмалионом звать?

Атропос обернулась: они уже стояли перед самой дверью на террасу.

— Что за чушь ты несешь, Плут?..

Но ответа дожидаться не стала.

— Входи.

И Игрок впервые вступил в святая святых женщин. Случай знает, что он ожидал там увидеть, но восхищенный присвист выдал восхищение парня. Он подошел к самым перилам и перевесился через них.

— Не, ну ни фига себе!