Большая интрига

— Ту же самую спальню, шевалье? И тогда мадам Луиза сможет легко найти вас!

— Ну, проказница! — сказал Мобрей, не повышая голоса. — Злая проказница!

Он засмеялся и еще крепче прижал ее к себе. Прижавшись губами к уху молодой женщины, словно играя с ней, он зарылся лицом в ее пушистые волосы, стараясь поцеловать мочку уха. Жюли слабо сопротивлялась.

— Да бросьте вы, моя крошка, думаю, вы ничего не забыли.

Жюли вздрогнула и отпрянула от него.

— Сначала будет мадам Луиза, затем я. А потом будут еще и две чернокожие Сефиза и Клематита. Да вы, впрочем, легко можете найти и других, если вам так нравятся рабыни.

— Нет. Сейчас мне нужна только одна и, я думаю, вас мне будет вполне достаточно.

Он говорил шутливым тоном, стараясь не оскорбить служанку и в то же время давая ей понять, что он думал о ней в глубине души. Этот человек любил сразу завоевывать женские сердца. Конечно, для этого требовалось некоторое искусство, но не настолько серьезное. На какое-то мгновение он задумался о Сефизе и Клематите. Это были настоящие матроны с потными лицами, жирные и какие-то вялые. Они были ему совершенно безразличны, но он снова повторил себе: «Ему были противны чернокожие, его тошнило от них и все-таки он их по-своему жалел. Было ли это вызвано половым чувством, или же в них было какое-то очарование, которое отсутствовало у их самцов?»

— Что касается черненьких, — сказал он опять с игривой улыбочкой, — я дождусь того момента, когда окажусь с одной из них на необитаемом острове, а потом посмотрю, что мне делать.

— Вы уж найдете, что! — воскликнула Жюли.

— Боже мой!

— Шевалье, вы мне противны! Если бы я была мужчиной, то считала бы, что спать с чернокожей все равно, что спать со скотиной…

— Вы что же, так презираете красивых чернокожих, моя прекрасная служаночка?

Жюли пожала в ответ плечами, но он схватил ее за руку, чего она не ожидала, и снова прижал к себе.

— Надеюсь, вы не забыли дорогу в мою спальню?! Очень надеюсь!

Он попытался поцеловать ее в губы, сказав при этом:

— Докажите мне, что у них такой же приятный кисловатый вкус, который мне так когда-то нравился.

— Отпустите меня! Сейчас должна вернуться хозяйка. Что если она нас застанет?!

— Мадам в трауре, — сказал он с какой-то жесткой ноткой в голосе. — Не думай об этом. Ладно, Жюли, до скорого! Бросьте на всякий случай белых камешков на дорожке, чтобы легче отыскать мою спальню.

— Но только не сегодня вечером!

— Почему же не сегодня вечером?

— О, шевалье! — воскликнула она с возмущением. — Сегодня вечером! А мой хозяин… он тут, рядом. Вы о нем, видимо, совсем забыли. Нет, нет, только завтра.

— Точно? — спросил он, словно придавал огромное значение ее ночному визиту в свою спальню.

— Да, — подтвердила она, — завтра.

Но она уже была завоевана, и мысль о том, что на кровати в соседней комнате лежит ее мертвый хозяин, исчезла из ее головы. Она снова подошла к Реджинальду и вдруг бросилась ему на шею, крепко поцеловав его, как бы подчеркивая этим, что она сдержит свое обещание.

Она убежала, словно молодая козочка. Реджинальд, смотревший ей вслед, восхитился ее свежестью, которую так трудно сохранить в тропическом климате.

Он тут же подумал о Мари. На какой-то миг в его глазах возник хрупкий силуэт хозяйки дома. Она совсем не выглядела на сорок лет. Однако у шевалье де Мобрея было много оснований думать, что ее жизнь была трудной. Он знал, что ее что-то все время мучило: долгая жизнь с дю Парке и недолгие любовные связи. Они не очень отравляли ей жизнь, но в запретном плоде накапливался яд, ибо она была для него запретным плодом. Надо было что-то предпринять и побыстрее.

Он стал медленно подниматься по лестнице. В это время в доме царила полная тишина, как будто он опустел. Не было слышно даже голосов чернокожих женщин. Лишь изредка тишина нарушалась писком маленькой ящерицы, бегающей по стене.

Он подумал, что делала Мари в этот момент, и представил ее преклоненной перед постелью умершего генерала. Он даже представил себе его изможденное от страданий лицо. Потом он подумал, что умерший был уверен, что его дело не останется незавершенным, ибо его жена и сын продолжат его. Он был убежден, что Мари найдет в себе силы сделать это.

Реджинальд подошел к двери Луизы де Франсийон и невольно прислушался. Как и все, Луиза говорила с акцентом, низким голосом. Обращаясь к детям, она учила их хорошему поведению, но это был голос вопиющего в пустыне, потому что Жак, которому было всего одиннадцать лет, совершенно не слушался свою гувернантку.

Мобрей вспомнил свою первую ночь, которую он провел с Луизой, и спросил себя, что у нее могло остаться в памяти, если после него она спала, вероятно, еще с кем-нибудь. Он сделал для себя вывод: «Я скоро это узнаю… Луиза Франсийон станет козырной картой в моей игре, которую я начал, полагаю, весьма удачно…»

Он усмехнулся, вздохнул с облегчением и весело зашагал дальше.