Большая искра

Дрехслеру озвучиваю предложение, от которого хрен откажешься. С печальной миной генеральный комиссар Леттланда даёт письменное согласие на сотрудничество с НКВД. Фактически он внёс существенный вклад в успех операции по окружению группы армий «Север», за деньги, состоя в сговоре с сотрудниками советской разведки. Слить всё это Шелленбергу нам, как два пальца об асфальт. Так что никуда не денется, будет на нас пахать как миленький. Далее мы все погружаемся в увлекательную работу по изготовлению новых документов для Эрвина. Через пятнадцать минут он уже опять гауптманн Пауль Босс, но числится офицером для особых поручений при генеральном комиссаре Леттланда. Ещё минут через пятнадцать конвой везёт пленного генерального комиссара, гауптманна Босса и ещё троих немецких офицеров на аэродром Румбула.

21–22 января 1943 года. Рига – Кёнигсберг.

Запланирован перелёт в Москву на личном самолёте Шелленберга, с труппами высших функционеров рейха. Русских пилотов, могущих вести транспортник, на аэродроме ещё нет. Сюда пока успело прилететь только звено «яков». Поэтому в Москву на Ю-52 полетит немецкий экипаж, правда, в сокращённом составе. Только пилот. Пятеро пленных и конвой – семь человек. Звено как раз и сопроводит «Юнкерс» до Москвы. Чтобы чего не вышло. Истребителям только надо заправиться и боекомплект догрузить. Полчаса до вылета. На аэродроме суета. В какой-то момент двое конвоиров уходят. И гауптманн начинает действовать. Его поддерживают другие офицеры. Обалдевший пилот смотрит на молниеносную схватку. Никто не успел даже выстрелить. Несколько секунд – и под крылом «Юнкерса» лежат восемь трупов. Три в немецкой форме, пять в советской. Пауль с размаху отвешивает застывшему в ступоре пилоту оплеуху и толкает его к самолёту, подхватывает под руки еле держащегося на ногах Дрехслера и тащит его туда же.

Люк закрыт. Пилот занимает место в кресле. Несколько нервных минут на предполётные манипуляции. Наконец двигатели один за другим заводятся. Секунды тянутся. Надо дать моторам прогреться. Пауль орёт на лётчика. Похрен, что движки после полёта надо будет менять. Надо уносить ноги. Разбег. Отрыв. За бортом слышны выстрелы и видны пролетающие рядом пулемётные трассы. Практически пустой «Юнкерс» резво карабкается вверх. Небо разрезают лучи прожекторов. Но самолёт скрывается в ночи. Уфф. Оторвались. Вырвались. Но рано расслабляться. Мимо кабины опять летят трассеры. Это догоняют не успевшие до конца заправиться истребители русских. Пилот маневрирует. Пауля и Дрехслера мотает по салону незакреплённые гробы переворачиваются. Лётчик что-то орёт. Ага, пытается до кого-нибудь докричаться по радио. Перестаёт работать правый двигатель. Попали. Хорошо, что русские не успели дозарядиться. Снаряды к пушкам у них уже кончились. Бьют только из пулемётов. Ну, это наша индюшка[163] выдержит. Главное, чтоб в пилота не попали. Наконец-то отяжелевший самолёт добирается до облаков и скрывается в них. Всё, русские отстали.

Пауль пробирается в пилотскую кабину.

– Куда лететь, герр гауптманн? – Лётчик, хоть и в равном с Паулем звании, не подвергает сомнению его право командовать.

– А куда сможем? На двух-то движках?

– Думаю, до Кёнигсберга дотянем.

– Ну вот туда и полетели. Удалось с кем-нибудь связаться? Нам бы на всякий случай не помешало прикрытие.

– Да, из Шаулена ответили. Но там нет истребителей. Обещали с Кёнигсбергом связаться. Оттуда должны что-нибудь нам навстречу послать. Уж там-то истребители по-всякому есть.

Пауль вернулся обратно в салон. Хороший самолёт. Даже небольшая кухонька есть. Крохотная. И бар. И не рас…траченный. Коньяк. То, что надо.

– Ну что, герр Дрехслер, по пятьдесят капель за новую жизнь пропустим?

– Не ёрничайте, гауптманн. И так тошно.

– Кто ж вам доктор. Сами вляпались. И всё же выпейте. Полегчает.

Выпили. Ещё раз выпили. Дрехслер задремал. Пауль поправил гробы и пошёл в кабину к пилоту.

– Как дела?

– Пока нормально. Из Кёнигсберга выслали встречу. Герр оберфюрер очень обрадовался, приедет нас встречать.

– Какой оберфюрер?

– Да Шелленберг. Это же его самолёт.

– Свинья собачья! А я думал, большевики звиздят, что самолёт шефа Абвера тиснули. О да, он не обидится, что я там коньячок его распечатал?

– Думаю, самолёт за бутылку коньяка – нормальный размен. И с меня ещё причитается. Прилетим в Кёнигсберг, если оберфюрер никуда не пошлёт, сразу в ресторан. С меня хорошая пьянка причитается, герр гауптманн.

– Пауль. Дружище, просто Пауль. И куда тебя посылать? Самолёт-то однозначно в ремонт.

– А, я – Карл.

Летели болтали. Минут через сорок встретили звено ночных перехватчиков. Ещё через час сели в Девау[164]. Чуть не убились. Одна из покрышек шасси оказалась прострелена. Самолёт повело, завертело. Но, видимо, или пилот был волшебником, или просто повезло, и самолёт, сломав обе стойки шасси, замер посреди взлётной полосы. И даже не захотел загораться.