Музыка – это искусство печалить и радовать без причины.
Музыка создает чувства, которых нет в жизни.
Музыка облагораживает нравы.
Музыка облагораживает нравы, но нравы развращают музыку.
Бах почти заставляет меня поверить в Бога.
Не знаю, в самом ли деле ангелы в присутствии Бога играют лишь Баха; но я уверен, что в своем домашнем кругу они играют Моцарта.
Ваша опера мне понравилась. Пожалуй, я напишу к ней музыку.
Что сказал Берлиоз своей музыкой? – ничего; но как потрясающе он это сказал!
Сочинять не так уж трудно; зачеркивать лишние ноты – вот что труднее всего.
Такую музыку нужно слушать не раз и не два. Но я больше одного раза не могу.
У Вагнера встречаются чарующие моменты и ужасные четверти часа.
Квартет – это беседа четырех умных людей.
Звук должен быть окутан тишиной.
Интерпретация – это свободная прогулка по твердой земле.
Фортепьяно было в блестящей форме, но пианисту требовалась настройка.
Не стреляйте в пианиста – он делает все, что может.
Современная музыка похожа на женщину, которая свои природные изъяны восполняет безупречным знанием санскрита.
Нужны новые уши для новой музыки.
В том, что касается музыки, у вас ухо Ван Гога.
Концерт: кашель публики, постоянно перебиваемый музыкой.
Хорошая музыка вовсе не так плоха, какой она кажется на слух.
Зачем нам третьеразрядные заезжие дирижеры – разве мало у нас второразрядных своих?
Мученичество
Мученики создали больше веры, чем вера создала мучеников.
Только первый шаг труден.
Мученичество – единственный способ прославиться, не имея для этого никаких данных.
Бывали мученики заблуждения, но смерть их еще не превращала его в истину.
Мученик во имя старой веры кажется нам упрямцем; мученик во имя новой – пророком.
Его понесли на руках – на Голгофу.
Мучеников истребленных религий не канонизируют.
Мы и другие
Неуютный, холодный, жестокий и лживый мир, на который мы сетуем, – все это мы для других.
Ад – это Другие.
Ад – это не другие, ад – когда нет других.
Человек преобразит мир и мир уничтожит, все совершит и все перетерпит – при условии, что у него будет свидетель. История, поэзия, памятники заменяют ему такого свидетеля. Он неустанно ищет свидетеля. Его мысль возникает лишь для свидетеля и лишь поэтому является мыслью. Даже его одиночество – это общение со свидетелем, и такое одиночество – самое подлинное.
В других нас раздражает не отсутствие совершенства, а отсутствие сходства с нами.
Подумай, как трудно изменить себя самого, и ты поймешь, сколь ничтожны твои возможности изменить других.
В чем мы можем быть совершенно уверены, так это в том, что мы чудовищно похожи на других людей.
Я – это ты, а ты – это я; так на что мы друг другу нужны?
Нам трудно поверить, что мысли других людей столь же глупы, как наши собственные, а ведь так оно, вероятно, и есть.
Мы добиваемся любви других, чтобы иметь лишний повод любить себя.
Чем больше случаев нравиться вы доставляете людям, тем скорее и вы им понравитесь.
Мы бы меньше заботились о том, что думают о нас люди, если бы знали, как мало они о нас думают.