Большая книга мудрости Востока

Воскуриваешь сосновые иглы: словно чистый ветерок овевает тебя, словно слышишь немолчное журчание вод, словно муж возвышенный с яшмовым жезлом в руках день напролет не ведает усталости. Воскуриваешь кипарис: словно возносишься в заоблачную страну небожителей. Воскуриваешь цветы орхидеи: словно читаешь «Книгу рек» и душой уносишься далеко-далеко. Воскуриваешь хризантемы: словно вступаешь в древний храм, шагая по опавшим листьям, и в душе звучит возвышенный мотив. Воскуриваешь сливовый аромат: словно видишь перед собой древние бронзовые сосуды, покрытые старинными письменами. Воскуриваешь цветы пиона: сидишь покойно, созерцаешь древний пейзаж, и горы-воды ушедших времен словно здесь, под рукой.

Воскуриваешь семена ириса: словно укрылся от холода в уютном домике, и на сердце радость. Воскуриваешь оливки: словно слышишь звуки древней цитры и забываешь обо всем на свете. Воскуриваешь магнолию: словно любуешься коралловым деревом – что за необыкновенная вещица! Воскуриваешь листья мандаринового дерева: словно смотришь вдаль с вершины горы в осеннюю пору. Воскуриваешь османтус: словно созерцаешь письмена древних книг, и правда древних сама собою проступает перед глазами. Воскуриваешь сахарный тростник: словно богато украшенный экипаж едет по оживленному городу. Воскуриваешь мяту: словно одинокий челн плывет по реке, а в небе кричат, исчезая вдали, журавли. Воскуриваешь чайный лист: словно слышатся дивные строфы поэтов Тан. Воскуриваешь цветы лотоса: словно слушаешь шум дождя у бумажного окошка, и чувства теснят сердце. Воскуриваешь листья полыни: словно стоишь в ущелье среди отвесных скал, – место дикое, где пошлым людям бывать не любо. Воскуриваешь ель: словно потягиваешь терпкое вино и погружаешься в древние чувства. Воскуриваешь жасмин: словно после дождя вдруг загорается радуга, и картину такую, поистине, ни на день невозможно забыть.

Дун Юэ. XVII в.

Если ширмы и оконные решетки, уплотняя или разрежая пространство комнаты, как бы вносили в него музыкальный ритм и тембр, пейзажные картины сводили образы к чистой вещественности Глубины, а окна переводили свет в цвет и тень, то благовония обнажали естественную плотность, своего рода пластику запаха. Так в интерьере китайского дома полнота бытия представала прихотливой и все же безыскусной игрой соответствий, обнаруживаемых в материальности вещей: свет можно было слушать, образы – осязать, запахи – созерцать.