Большая книга новогодних историй для девочек

– Девочки, оставьте ее, – послышался голосок Дуси, – она нечаянно выдала Фиму. Право, нечаянно! Ведь ты нечаянно это сделала? – обратилась к Тасе милая девочка. – Ведь ты не хотела? Ты не подумала прежде, чем сделала это? – спрашивала она Тасю.

Эта неожиданная ласка напомнила маленькой Тасе что-то милое, родное – напомнила маму, прежнюю, добрую, ласковую маму, а не строгую и взыскательную, какою она казалась Тасе после падения Леночки в пруд. Что-то екнуло в сердечке Таси. Теплая волна прихлынула к горлу девочки, и ей захотелось плакать. Дуся сумела пробудить в ней лучшие струны ее взбалмошного сердечка.

Она взглянула на девочек, потом на Дусю и вдруг залилась горькими, неудержимыми слезами, припав головой к плечу своей маленькой заступницы.

– Ну вот! Ну вот! Я знала, что она не злая! Я знала, – говорила Дуся. – Она не шпионка и не злючка, а просто вспыльчивая и избалованная девочка. Нет, пожалуйста, не обижайте ее! – и она умоляюще посмотрела на девочек.

Те, растроганные словами Дуси, пообещали ей не задевать Тасю и не дразнить ее. Только Ярыш-ка и Карлуша – две закадычные подруги – не дали этого обещания, зная заранее, что не в силах сдержать его.

* * *

Прошла целая неделя со дня поступления Таси в пансион. Девочки мало-помалу привыкли к Тасе, Тася – к девочкам. Только две пансионерки по-прежнему терпеть не могли маленькой Стогунцевой, и она в свою очередь платила им тем же. Эти двое были Карлуша и Ярош, которые решительно не могли и не желали находить новенькую доброй и сердечной девочкой. Но Тася нимало не горевала об этом: она быстро освоилась с пансионской жизнью и чувствовала бы себя отлично, если б не постоянное воспоминание о том, что ее отдали сюда в наказание и что мама, должно быть, совсем разлюбила и позабыла свою Тасю! Но Тася ошибалась: мама более чем когда-либо любила свою девочку и интересовалась ею. Тася и не подозревала, что еженедельно в Райское к маме ездил или сам Орлик, или же его сестра с отчетом о ее поведении и успехах.

До сих пор, однако, бедная Тасина мама не могла гордиться ни тем, ни другим. Тася все еще была на дурном счету, и исправление ее почти не подвигалось вперед. Одно только порадовало маму: Орлик успел сообщить ей очень утешительную новость. Ее дочь, неисправимая проказница, подружилась с Дусей Горской – самой лучшей девочкой из всего пансиона – и это уж много говорило за нее. Нина Владимировна, мама Таси, очень скучала по своей девочке – и не одна мама, но и няня, и Леночка, уже окончательно выздоровевшая, и даже m-lle Marie, любившая по-своему свою строптивую воспитанницу. Даже по письмам Павлика, уехавшего в Москву, в корпус, было видно, как он тревожился о своей младшей сестричке.

Немудрено, что посещения Орлика ждали с нетерпением, чтобы узнать от него о маленькой пансионерке.

Но вернемся к Тасе.

Стояло пасмурное осеннее утро. Дуся, сидела за чаем вместе с пансионерками и жаловалась на головную боль.

– Ужасно трудно вставать по утрам так рано, – жаловалась девочка.

– Разумеется, нас будят с петухами, – подхватила недовольно графиня Стэлла. – Ужасно неприятно! Совсем спать не приходится.

– Это потому, что ты слишком долго возишься со своим туалетом, – завиваешь на папильотки волосы и мажешь глицерином руки. Конечно, тебе остается мало времени на спанье, – поддразнивала Тася.

– Молчи, пожалуйста! – прикрикнула на нее графиня Стэлла.

– Иванова! Ведите себя приличнее, – строго заметила Анна Андреевна, сидевшая тут же за самоваром.

– Нет, право, Мавра звонит, точно на пожар, – заметила Лизанька Берг, большая любительница поспать.

– А я, девочки, и не слышу звонка! – со своей простоватой улыбкой произнесла Гусыня.

– Тебе хоть из пушки пали над ухом и то не услышишь, – заметила Ниночка Рузой, или Малютка, симпатичная восьмилетняя девочка, казавшаяся гораздо младше своих лет.

– Я, девицы, спать люблю! – чистосердечно заявила Машенька.

– Странно, гуси мало спят! – насмешничала Карлуша.

– Да разве я гусь? – захлопала глазами Машенька.

– Нет, ты – другое! – лукаво усмехнулась Ярош.

– А что же?

– Гусыня! – отозвалась Карлуша, и обе подруги покатились со смеху.

– Ну, уж вы скажете тоже! – обиделась Машенька – Гусыня-то глупая…

– А ты у нас умница. Про это знает вся улица, петух да курица, дурак Ермошка да я немножко, – тараторила Ярош.

– Не трогайте ее, девочки, – остановила Карлушу и Ярош Дуся Горская и вдруг тихо застонала.

– Что с тобой, Дуся? Что с тобой? – всполошились все.

– Голова болит ужасно, – пожаловалась Горская.

– А все из-за вставанья с петухами. Все из-за колокола противного! Хоть бы украл его кто скорее, – мечтательно сказала Тася, которой было очень жаль свою бедную подругу.

– Не украдут, – с сожалением произнесла Галя Каховская.

– Очень глупо желать неприятностей вашему директору, – заметила Анна Андреевна и, встав из-за стола, пошла в комнату Настасьи Аполлоновны, где они обе за чашкой кофе поверяли друг другу все свои горести, причиненные им пансионерками.

Тася вскочила на стул, оттуда на стол.

– Ура! Я придумала что-то! Ура! Колокол не разбудит вас завтра!