Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать (сборник)

Иной раз так не хотелось просыпаться ни свет ни заря, выходить из сада в пустыню на поле боя, но ослик принуждал себя усилием воли. Чтобы победить лень, надо показать ей свой характер, делать через «не хочу». А начинается все с простых мелочей, которые должны стать привычкой, – например, чистить зубы по утрам и вечерам, убирать постель или делать зарядку, хоть порой и очень неохота.

Зато как радостно одолеть в себе то, что мешает жить! Сразу чувствуешь, какую огромную тяжесть уже сбросил с плеч, и понимаешь, что тебе по силам освободиться от других изъянов.

Шухлик стал опытным воином и не давал спуску Танбалу. Молотил его, крушил, рвал на мелкие клочки, раздувал пылью среди барханов. Танбал выглядел чахлым, хворым и квелым, умолял простить и отнести в сад Багишамал к пруду, как больного шакала Чиябури.

Но на следующее утро, устроив коварные ловушки и засады, обернувшись летучей саранчой или сворой черных пауков, вновь поджидал Шухлика. Ослик поражался, как он мог раньше жить с подобной дрянью внутри, буквально душа в душу.

Шел, кажется, тридцать седьмой день войны. Шухлик, честно говоря, сбился со счета. Впрочем, и на этот день у него был готов план наступления. Ослик хотел заманить Танбала в зыбучие пески, откуда сам едва спасся.

Прискакав на окраину сада, Шухлик замер от неожиданности – в пустыне его поджидали трое. Рядом с Танбалом стоял Кайсар, братец-упрямец, похожий на старую жилистую корягу, усеянную шипами. А чуть поодаль – Бетоб, братец-больной, напоминавший жабу величиной с павлина.

Шухлик давно позабыл о них. И вот здрасьте! Выстроились, как три богатыря.

Легкое облачко сомнения и неуверенности окутало всего на миг голову рыжего ослика. Но подлый братец Бетоб, высунув длинный змеиный язык, сразу напустил на него кашель, чихание и ломоту в костях.

В былые времена этого хватило бы, чтобы Шухлик окончательно расклеился, почувствовав себя неизлечимо больным. Однако теперь многое изменилось – начиная с нержавеющего характера и кончая пятью личными деревьями в саду Багишамал. Ослик не терял веру в себя. Если и обронил на секунду, тут же поднял!

– Чихать я хотел и кашлять на вас! – крикнул он, заходя с того края, где ошивался битый-перебитый-измочаленный Танбал, принявший на этот раз вид вареной курицы, только что из бульона, – на большее уже не был способен.

Шухлик резво поскакал на Танбала, но перепрыгнул и нежданно обрушился всеми копытами на шипастую башку Кайсара, расколов ее, как трухлявый пень. Тут же развернулся и со всего маху лягнул Бетоба точно в нос, совершенно его расквасив.

Танбал закудахтал от ужаса и снес яйцо всмятку. Кайсар, ничего не видя и не соображая, крутился на месте, упрямо пытаясь боднуть хоть кого-нибудь, кто подвернется.

Тут и подвернулся слепо ковылявший Бетоб. Получив шипами по разбитому носу, он горестно квакнул и отскочил, угодив прямо в зыбучие пески. Еще с минуту слышалось его хриплое кваканье, пока песок не сомкнулся над головой. Последним исчез длинный фиолетовый язык, извивавшийся над песком, будто ядовитое растение. А вместе с ним – кашель, чихание и ломота в костях у Шухлика. Как рукой сняло!

– Пере-пере! – кудахтал Танбал, уворачиваясь от обезумевшего Кайсара. – Мирие!

Шухлик примерился и одним ударом, как дровосек колуном, расщепил Кайсара пополам. Братец-упрямец крякнул, будто старый дуб, сокрушаемый ураганом, и затих навсегда.

– До завтра! – крикнул ослик вслед Танбалу, который удирал, взмахивая вареными крылышками.

Вернувшись в Багишамал, Шухлик застал у пруда шакала Чиябури и дайди Дивана-биби. Они оживленно беседовали на шакальском языке.

– Что это за имя такое дурацкое – Диван-биби? – тявкал Чиябури.

– Именно что дурацкое! – радостно соглашался дайди, тоже потявкивая. – Понимаешь ли, шакалок, много лет назад у нас в доме был диван с колесиками. Я любил ездить на нем по улицам, приговаривая «би-би! би-и-б-и-и!», чтобы прохожие расходились. С тех-то давних пор меня и прозвали – Диван-биби.

– Я бы обиделся! – взвизгнул шакал.

– Представь, шакалок, и я, глупец, обиделся! – завыл дайди очень натурально. – Настолько, глупец, обиделся, что ушел из дому.

Диван-биби посыпал свою лысую голову травой, которая сразу прижилась – даже несколько желтеньких цветочков распустились, – и продолжил:

– Долго бродил в одиночестве по свету. Но со временем понял: нет никаких обид в этой жизни! И нет ничего важнее самой жизни. Мы родились, чтобы жить, обретая добро и любовь. Примерно так, как пчелы собирают мед. Такое у нас задание. Если в душе добро, ты идешь лучшими дорогами жизни и не лезешь в капканы, как некоторые, – не будем указывать пальцем, кто.

У Чиябури уже зажила нога, повязку сняли, и он стал прежним, настырным, вредным и приставучим шакалом.

– Добро, любовь, душа – какая-то темная заумь и сплошная дурь! – Очень неприятно оскалился он. – Ты, дедок, говори, да не заговаривайся! Кто такие «некоторые»? Укажи прямо пальцем!

– Это опасно – тыкать пальцем, – покачал Диван-биби зеленой шевелюрой. – Всякое может случиться!

Чиябури клацнул зубами: