Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать (сборник)

Шарахался от игральных автоматов, урчащих и завывающих, будто свирепая стая хищников. Натыкался на одноруких бандитов и на карусели с толстыми деревянными ослами и ослицами, точными портретами Шухлика и мамы. Притаившиеся меж деревьев качели, не узнав его, со всего маху врезали по лбу.

В конце концов, уже под утро, на заре, когда ни с того ни с сего ударила молния в дерево желаний, озарив спавшую под ним золотую в бриллиантах черепаху Тошбаку, не удержался Шухлик на скользкой тропинке и плюхнулся в лужу.

Наверное, в саду Шифо и лужи были не простыми, а волшебными. А может, Ок-Тава, почуяв с небес страдания Шухлика, все же помогла. Так или иначе, а поднялся он из лужи прежним рыжим ослом. Весь в грязи, но в общем-то довольный, что недолго мучался. Всего-то шесть частей ночи. Зато узнал, каково это быть человеком, и даже успел спеть.

«В любом человеке скрывается какая-нибудь ослиная морда», – решил для себя Шухлик.

Да, в мудрости он не уступал своему праотцу Луцию.

Это счастье, когда потомки не глупее предков.

Растрепанные чувства

Все было бы прекрасно, однако возникшие той ночью вопросы продолжали тревожить Шухлика, и зарядивший дождь никак не прекращался.

Непонятно, то ли один бесконечный, то ли целый строй идущих друг за другом без промежутков. Или, скорее, даже не строй, а толпа дождей!

Они громоздились, толклись, напирали, будто очень торопились куда-то, и лили, словно из дыр бурдюков. Так что отказался шедший и проходящий ходить по дорогам из-за воды и грязи.

Все друзья Шухлика сидели, не высовываясь, по норам и гнездам. Кошка Мушука спала день и ночь, как заколдованная принцесса.

Застигнутые непогодой сурок дядюшка Амаки и тушканчик Ука тоже дремали круглые сутки в норах, выкопанных наскоро под деревом желаний.

А мама-ослица начала чихать и кашлять. Видно, простыла.

В трудных случаях Шухлик советовался с садом Шифо. Но утомленный дождями сад теперь не отвечал, угрюмо помалкивал, словно отворачивался. Лишь капли скучно шелестели в листве. Его молчание делалось нестерпимым.

Сад захлебывался, утопал. Оглушенный ливнем он уже не расцветал по утрам и не плодоносил к вечеру. Казалось, деревья и кусты еле удерживаются корнями в размокшей земле.

Все прелести, созданные джинном Малаем в саду, растворились без следа, так быстро, будто их и не было, – терема, американские горки, колесо обозрения, метро, золотой шатер и даже пожилой орангутанг, не говоря уж о телевизорах и одноруких бандитах.

Дерево желаний осталось, но с него опали розовые цветы. Зеленый глаз на макушке помигал, помигал, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь глухие облака, да и зажмурился. Вообще оно превратилось в какую-то облезлую кладбищенскую бузину, и сам сад напоминал теперь скромный деревенский погост, где похоронены чувства и желания, – разве что могилок не видно.

В такую чудовищно-дряблую погоду ни одно желание уже не исполнялось. И того хуже – не возникало!

В конце концов и Шухлик загрустил. Уши и хвост уныло обвисли. Трудно не опечалиться, когда каждый новый день точь-в-точь как прошедший, не отличить, – пустые, будто дырявые ведра.

И все вокруг кажется серым, бледным, одинаковым. Так же, как вчера, льет с неба, раскисают дороги, под копытами хлюпают лужи, и смертельная скука на душе. Ровным счетом ничего не хочется!

Шухлик попытался «через не хочу» развести огурцы, кабачки и картофель. Но они погибали, как говорится, на корню.

Да откуда такая напасть?! Он был недоволен и собой, и своими приятелями, которые, казалось ему, все делали не так, то есть вообще ничего не делали.

Хотел призвать позабытую Ок-Таву, но, как ни старался, не мог создать в душе то состояние огромного счастья, на которое прежде откликалась прекрасная осьмикрылая ослица. Да и как бы она спустилась с небес сквозь такие плотные и низкие тучи, почти лежащие на земле словно матрацы.

Шухлик не понимал – то ли он голоден, то ли зол, то ли еще чем-то обеспокоен, будто невыученными уроками.

«Неужели у каждого райского сада такая судьба? – тосковал рыжий осел. – Может, надо вовремя его покинуть? Как земля устает, когда ее засевают одним и тем же злаком, так и сад утомляется от своего садовника. Всему нужны перемены!»

Так переживал Шухлик. И это само по себе уже было неплохо – значит, кое-какие чувства пробуждались в его душе.

«Какое-то смятение чувств! – думал он. – Неужели причина в этом бесконечном дожде? Или сам дождь начался от моей тревоги?»

Он вспомнил, что джинн Малай большой умелец по части затяжных ливней. И в горшочек-то его упекли на пять тысяч лет в наказание за Великий потоп! Устроил случайно, по недоразумению. Может, и сейчас перемудрил? Хотел короткий грибной дождик, а отчебучил водяную прорву. Очень похоже на его работу! Ну, выяснится, когда вернется из отпуска. Однако что-то очень задерживается. Не оказался ли опять в заточении?

Шухлик окончательно растерялся и не знал, то ли идти куда-нибудь вместе с садом, то ли оставаться на месте, дожидаясь возвращения Малая.