И не было покоя в его душе, как будто набедокурил, не зная и не ведая, зачем и почему. Никак не мог разобраться в чувствах и мыслях, застрявших в голове с той поры, когда превратился на время в человека.
Они как-то смешались в равнодушную кучу, а потом безучастно растрепались, перепутались, будто некошеная трава после вихря. Невозможно было понять, о чем они говорят.
Впрочем, растрепанные чувства все же куда лучше тупых!
Из растрепанности может что-то произрасти, а из тупости – никогда. Растрепанность вроде взрыхленной земли. А тупость – как глухой бетон. Разве что взорвать!
Наверное, уже тысячу дней и ночей не утихал дождь. И конца ему не было видно. Будто бы он утопил само время, которое почти остановилось.
И все-таки настала тысяча первая ночь. Очень-очень глубокая. Из таких ночей трудно выбираться к рассвету, как из ямы с отвесными стенками.
Привычно шумели дождевые струи. Однако примешивался еще какой-то невнятный глухой звук, вроде быстрого топота копыт.
Но все спали и никто не слышал, как приблизился к саду красный осел с пиратской повязкой на глазу и горбиком на спине.
Он был по-настоящему счастлив, увидев сад Шифо, по которому уже изрядно соскучился.
Брат-шайтан
Может, и не выбрались бы никогда обитатели сада из той глубокой тысяча первой ночи. Так бы и спали вечно, кабы не джинн Малай. Очень кстати вернулся из отпуска.
Он ворвался в сад, будто свежий морской ветер.
Сейчас тут было непривычно тихо и сыро, как в подтопленном погребе. Никто не встречал Малая. В серой утренней мгле раздавалось лишь похрапывание на берегу пруда.
Джинн едва узнал своего рыжего господина, такого взъерошенного, такого жалкого и худого, что даже странно, как это ему удавалось храпеть. Приоткрыв глаза, Шухлик вяло зевнул, будто они вчера расстались.
– А, это ты. Давненько не виделись. Кажется, три года без трех месяцев. Сделай милость, прекрати этот ливень. Всю душу вытянул. Жалко, что выть не умею, а хотелось бы…
Джинн Малай не ответил, как обычно: «Слушаю и повинуюсь!»
Он сдвинул черную пиратскую повязку с глаза на уши, пошептал что-то под нос, прислушался и вздохнул так глубоко, как джинны обычно не вздыхают, будто насос, собравшийся надуть колесо.
– Не знаю, что и сказать, мой господин! Плохо дело! Шайтан Яшин, старший мой брат, развязал пупок Земли.
– Како-о-ой пу-у-упо-о-к? – недоверчиво подвывая, спросил Шухлик. – Да ты меня, чувствую, надуваешь!
Он и не подозревал, что у Земли есть пупок, который к тому же развязывается.
– Пусть я просижу еще пять тысяч лет в горшочке, если посмею надуть моего господина! – воскликнул джинн. – Не каждый знает, но, клянусь, у Земли немало пупков! Один из них соединяет ее с небом. Именно его развязал молнией нечистый дух Яшин, отчего и начались эти ливни. Пока идут дожди, он имеет власть – может небо опустить на землю, ручьи твердыми сделать, горы расплавить и звезды погасить.
– И Ок-Та-а-ву-уу пог-уу-убит?! – взвыл Шухлик так громко, что сад встрепенулся, а из гнезд и нор повысунулись заспанные приятели-обитатели. Прискакала рысью и мама-ослица защищать сыночка – ей померещилось, что в саду волчья стая.
Видимо, джинну удалось-таки привести Шухлика в чувства.
Не то чтобы надуть, но развеять безразличие и вдохнуть интерес к жизни. Смятенные и растрепанные чувства разобщились, и каждое заговорило собственным голосом.
Шухлик, как говорится, очнулся. Уши встали торчком, и кисточка на хвосте распушилась, чего давно уже не бывало.
А джинн Малай тем временем голосил, ревел и причитал.
– О, горе мне, горе! Мой брат-шайтан на все способен! В сквернейшем я положении! В унижении и умопомрачении! Бессилен я против старшего брата! Где тот герой, где богатырь, которому по силам найти и завязать пупок Земли?! Иначе дожди никогда не кончатся, а сила проклятого Яшина будет прибывать!
Услыхав, о чем речь, мама-ослица сразу и успокоилась, и разволновалась.
– Думать об этом не думай! – сказала она Шухлику. – Ты, конечно, герой, но и без тебя найдутся завязчики! И прекрати, пожалуйста, выть по-богатырски, а то душа холодеет!
– Мамочка! – подпрыгнул он в нетерпении. – Сообрази, откуда им взяться, этим завязчикам? Много ли охотников искать какие-то пупки незнамо где? Похоже, что на меня вся надежда! Да ты погляди, от одной мысли о таком деле у меня на копытах словно крылья выросли, и уже не вою.
И правда, рыжий ослик так преобразился, взбодрился – вылитый конек-горбунок или, скорее, сивка-бурка. Чуть ли искры из ноздрей не посыпались!
– Не знаю, не знаю, – вздохнула мама. – Боюсь тебя снова потерять. Вечно ты влипнешь в какую-нибудь историю. Ну, может быть, отпущу. Только если вместе с садом Шифо.
Шухлик поскакал возмущенным галопом, разбрызгивая дождевую грязь. Куда это годится – идти на подвиг всем табором, как цыгане?! Да что тут поделаешь – слово мамы сильнее здравого смысла!
Хотя это счастье, когда можешь слушать мамины слова, пусть и не всегда разумные.
Кое-что о пупках