Большая книга одесского юмора (сборник)

Мы с Витей продолжали набирать репертуар из текстов Жванецкого, за что нам влетало от художественного руководителя. И мы уже втроем стали серьезно подумывать об уходе – о собственном пути.

А пока что Райкин начал нас брать на свои творческие вечера вне театра. Миша читал, мы с Витей играли две-три миниатюры. Так было в Донецке, в Одессе, в Баку.

Все это происходило летом в отпуске. Нам платили по восемь рублей за выступление, а если это был Дворец спорта – то шестнадцать.

В июле мы выступали в Баку. Когда пришли на репетицию, Райкин попросил гонг для отбивки миниатюр. Собралась вся филармония, и по цепочке передавали: «Гонг… гонг… гонг…»

– Зачем? – спросил один.

– Отбивать, – сказал другой.

– Что – отбивную? – сострил третий.

– Отходную, – зло пошутил четвертый.

– Гонг не проблема, – сказал старший, – завтра будет.

Назавтра была репетиция.

– Где гонг? – спросил Райкин.

– Какой гонг?

– Отбивать миниатюры.

– Где гонг?.. – пошло по цепочке.

– А разве не принесли? – спросил главный. – Гонг будет, – и он показал рядом стоявшему подчиненному кулак.

И когда мы пришли вечером на концерт, за кулисами висел огромный гонг, видимо, одолженный с военного крейсера. Все показывали на него Аркадию Исааковичу и цокали языком:

– А?! Какой гонг! А?!

– В Армении вы такого не найдете!

Когда все ушли, Райкин всполошился:

– А где колотушка? Чем бить по гонгу?

Собрался консилиум.

– Где колотушка? – спросил главный.

– Какая?

– Которой бьют по гонгу.

– Нам не сказали.

– А что, нужно было сказать?!

– Конечно!

– Так вот я вам говорю!

– Уже поздно, через двадцать минут начало.

– Тогда встань сам и стучи своей башкой, и чтоб все слышали звон!

– Хорошо!

И когда закончилась первая миниатюра, он так шарахнул кулаком по гонгу, что тот сорвался и дал такой звон, после которого Райкин сказал:

– Все! Больше не надо, вы отбили сразу все миниатюры!

Это были прекрасные вечера. Райкин вне театра был совершенно другим. И мы могли с ним общаться в другой обстановке.

Миша получил в Ленинграде однокомнатную квартиру на улице Генерала Симоняна, а я восемнадцатиметровую комнату в двухкомнатной – в этом же доме. Мой сосед Кавно был в театре радиоинженером. Ночами он курил и слушал (правда, тихо) свои пластинки, которых у него была масса. Витя, женатый и с ребенком, ждал двух– или трехкомнатную. В это время (а может, и раньше – точно не помню) Райкин уволил группу пантомимы Гри-Гура за самовольные выступления и пригрозил нам: «Вас ждет та же участь!» Мы притихли.

Миша был уволен за самовольное чтение своих текстов во Дворце искусств и еще где-то. Готовилась акция и против нас. Но тут подоспела поездка в Польшу. Нас взяли скрепя сердце.

В Варшаве у нас была уйма денег: во-первых, зарплата, во-вторых, там можно было менять сколько хочешь. К нам примкнул Ваня Дыховичный, молодой красавец, с кучей денег и жаждой приключений. Мы жили в огромной гостинице – одной из сталинских высоток. Напротив располагался Дом актера, куда мы часто ходили, общались, выпивали, а в основном угощали польских артисток.

Гастроли проходили успешно, наш «Авас» пользовался успехом, особенно у женщин, с которыми мы водились открыто, – это жутко раздражало весь театр, и поползли шепотки. Мы выступали еще в нескольких городах, были встречи с актерами, которые заканчивались уходом с компанией и паненками. Раздражение нарастало, и на обратном пути нас вызвал в купе директор и заявил: «Подавайте заявление об уходе!» – «Как, сейчас?» – «По приезде». Мы были ошарашены: ждали всего, но не этого. А квартиру Вите?!

Вернулись в Ленинград, продолжаем работать. Тишина, нас не увольняют, но и квартиру Вите не дают. Я психую: надо уходить!

В это время нас приглашают в Одессу, мы строим планы. Райкин не обращает на нас внимания, и это признак бури.

И вот в театре вывесили квартирный список: Вите была предложена двадцатиметровая комната в коммуналке. Он обиделся. И одним пальцем на Мишиной машинке отстучал заявление об уходе по собственному желанию. Заявление это вызвало бурю негодования и было подписано моментально.

А что дальше? А дальше надо было запутать всех, скрыть, куда мы уходим: а вдруг из театра пошлют «телегу» и все там перепугаются? Мы начали игру: просили друзей из Свердловска, Донецка, Риги, и они на театр слали приглашение работать в местном театре миниатюр. Туда немедленно шли запросы. И когда, уже уходя, мы сообщили, что едем в Одессу, нам никто не поверил. Это нам и было нужно.

Своим курсом

Я тогда учился в ГИТИСе на четвертом курсе. Приезжаю в Москву – и вижу приказ об отчислении. За что? За уход из театра, из которого никто по своей воле не уходил. Мы с ректором идем в министерство к юристу, и тот доказывает, что это незаконно. И меня восстановили в институте, который я закончил довольно успешно – с одной тройкой по истории КПСС. А Витя этот же институт закончил с красным дипломом.

В Одессе я получил двухкомнатную квартиру в хрущевке, но в приличном месте, у Вити квартира была, а Миша жил то в Ленинграде, то в Одессе у мамы. И начался новый период в нашей жизни – одесский, длиною в восемь лет.