Что там происходило, за этой захлопнутой дверью, мы узнали немного позже, через полчаса. Сидя в машине, когда дикарь Ваня прокручивал запись диалога с жуликом Сизовым.
Их диалог состоялся прямо в холле.
— Гы! — злорадно произнес еще раз дикарь Ваня и припер Сизова к стене копьем. — Попался!
— Ты что, ты что, Ваня? Я — друг. Друга нельзя кушать.
— Друга вкусно кушать. — Ваня облизнулся, отчего на его языке осталась алая помада с губ. Будто он только что кого-то загрыз. По дороге в Березки. — Гы!
— Гы, — пролепетал Сизов.
— Идем на кухню! Костер разведем.
И тут у Сизова случилась настоящая истерика. Да он давно уже созрел для нее. Коллекция исчезла, ковш не нашелся, часть его банды арестовали, часть разбежалась. Даже собаки его покинули. А тут еще грозным видением возник практически погубленный им человек. Да еще и сумасшедший. С копьем, с черепом. В боевой раскраске. Голодный.
Сизов сорвался.
— Гы! — заорал он. — Можешь сожрать меня сырым! Со всеми потрохами! Только ничего от этого не изменится. Коллекция твоя — тю-тю! Ковш затерялся! Ты сам затерялся, два года жил дикарем! И все это сделал я! — Тут он в запале подробно рассказал, как и что он сделал. А потом спокойно сказал: — У меня есть деньги. Я уеду за границу. А ты так и останешься идиотом!
(Насчет этого Сизов ошибся. Все наоборот оказалось. На суде его признали невменяемым. На все вопросы судьи он отвечал только «Гы!» и глупо смеялся. Вскоре его отправили в ту же лечебницу, где дядя Ваня прятался от него. Только уж Федотов не предлагал ему покататься.)
Выслушав все это, дядя Ваня вздохнул, повернулся и молча вышел.
А Сизов запер за ним дверь, а потом и ворота.