В результате сопоставления этих исследований мы выделяем два факта, на которые, по-видимому, можно опереться. Во-первых: если эти организмы в момент, когда у них еще не проявляются возрастные изменения, способны слиться друг с другом, «копулировать» – после чего через некоторое время они снова разъединяются, – то они избегают старения, они «омолодились». Но эта копуляция, пожалуй, – лишь предтеча полового размножения высших существ; она пока еще не имеет ничего общего с увеличением численности, ограничивается смешением субстанций двух индивидов (амфимиксис по Вейсману). Однако освежающее влияние копуляции можно также заменить определенными раздражающими средствами, изменением состава питательной жидкости, повышением температуры или встряхиванием. Вспомним знаменитый опыт Ж. Лёба, который определенными химическими раздражителями вызывал в яйцах морского ежа процессы деления, обычно возникающие только после оплодотворения[403]
.Во-вторых: все же вполне вероятно, что инфузории приходят к естественной смерти вследствие своих собственных жизненных процессов, ибо расхождение между данными Вудраффа и других исследователей возникает из-за того, что Вудрафф помещал каждое новое поколение инфузорий в свежую питательную жидкость. Если бы он этого не делал, то наблюдал бы такие же возрастные изменения у поколений, как и другие исследователи. Он пришел к выводу, что этим организмам вредят продукты обмена веществ, которые они отдают окружающей жидкости, а затем сумел убедительно доказать, что только продукты
Возможно, здесь возникнет сомнение, целесообразно ли было вообще искать решение вопроса о естественной смерти в изучении простейших. Примитивная организация этих живых существ, быть может, скрывает от нас важные условия, которые есть также и у них, но выявляются только у высших животных, у которых они нашли морфологическое выражение. Если мы оставим морфологическую точку зрения, чтобы встать на динамическую, то нам вообще может стать безразличным, доказуема или недоказуема естественная смерть простейших. Субстанция, впоследствии признанная бессмертной, никак не отделена у них от смертной. Силы влечений, стремящиеся перевести жизнь в смерть, могут действовать у них с самого начала, и все же их эффект может настолько перекрываться сохраняющими жизнь силами, что непосредственное доказательство их наличия становится очень сложным. Однако мы слышали, что наблюдения биологов позволяют сделать предположение о наличии таких внутренних процессов, ведущих к смерти, также и в отношении простейших. Но если даже простейшие оказываются бессмертными в понимании Вейсмана, то его утверждение, что смерть – это позднее приобретение, сохраняет свою силу лишь для явных проявлений смерти и не исключает гипотезы о процессах, ведущих к смерти. Наши ожидания, что биология с легкостью опровергнет гипотезу о влечениях к смерти, не оправдались. Мы можем продолжать обсуждать такую возможность, если у нас будут для этого основания. И все же поразительное сходство предложенного Вейсманом деления на сому и зародышевую плазму с нашим делением на влечения к смерти и влечения к жизни сохраняется и вновь приобретает значение.
Остановимся вкратце на этом строго дуалистическом понимании инстинктивной жизни. Согласно теории Э. Геринга о процессах в живой субстанции, в ней непрерывно протекают два рода процессов противоположного направления, один созидающий, ассимилирующий, другой – разрушающий, диссимилирующий. Осмелимся ли мы признать в этих двух направлениях жизненных процессов действие двух наших импульсов влечений – влечений к жизни и влечений к смерти? Но есть нечто другое, чего нам не утаить: нежданно-негаданно мы зашли в гавань философии Шопенгауэра, для которого смерть есть «собственно результат» и, следовательно, цель жизни, а сексуальное влечение – воплощение воли к жизни.