Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия

По причинам, которые могут стать понятными только после знакомства с результатами моих собственных исследований сновидений, из темы о психологии сновидения я выделил частную проблему – могут ли, и если да, то в какой мере, моральные диспозиции и ощущения в бодрствовании распространяться на жизнь во сне. То же противоречие в воззрениях авторов, на которое мы вынуждены были обратить внимание при описании других форм психической деятельности, касается нас также и здесь. Одни утверждают, что сновидение не имеет ничего общего с нравственными требованиями, столь же категорично, как и другие, которые говорят, что моральная природа человека остается в сновидении неизменной.

Обращение к повседневному опыту, казалось бы, устраняет всякие сомнения в правильности первого утверждения. Йессен пишет (Jessen, 1855): «Человек во сне не становится ни лучше, ни добродетельнее; скорее похоже на то, что совесть молчит в сновидениях, поскольку человек не испытывает никакого сострадания и с полным безразличием и безо всякого последующего раскаяния может совершать тягчайшее преступление – кражу, убийство и ограбление».

Радешток (Radestock, 1879): «Необходимо учитывать, что в сновидении возникновение ассоциаций и соединение представлений происходит без наличия рефлексии и разума, эстетического вкуса и нравственного суждения; в лучшем случае суждение является слабым, и преобладает этическое безразличие».

Фолькельт (Volkelt, 1875): «Но особенно безудержно, как известно каждому, это проявляется в сновидениях о половых отношениях. Подобно тому, как сам сновидец абсолютно лишается стыдливости и всякого нравственного чувства и суждения, точно такими же видятся ему все остальные, даже самые уважаемые, люди, совершающие поступки, которые в бодрствовании он не решился бы соотнести с ними даже в мыслях».

Полную противоположность этому составляют суждения Шопенгауэра (Schopenhauer, 1862, т. l), утверждающего, что каждый человек действует и говорит в сновидении в полном согласии со своим характером. К. Ф. Фишер[50] считает, что субъективные чувства и устремления или аффекты и страсти проявляются в произвольности сновидений таким образом, что в них отражаются моральные особенности человека.

Хаффнер (Haffner, 1887): «Если не брать в расчет редкие исключения… добродетельный человек останется добродетельным и в сновидении; он будет противостоять искушениям, бороться с ненавистью, завистью, гневом и всеми пороками; греховный же человек и в своих снах, как правило, будет находить образы, которые он имеет перед собой в бодрствовании».

Шольц (Scholz, 1887): «В сновидении содержится истина; несмотря на всю маскировку, в величии или унижении мы всегда узнаем собственное “я”… Честный человек и в сновидении не может совершить бесчестного поступка; если же такое случится, то сам им возмутится как чем-то чуждым его натуре. Римский император, приказавший казнить одного из своих подданных за то, что тому приснилось, будто он отрубил императору голову, был не так уж неправ, когда оправдывался тем, что тот, кто видит подобные сны, должен иметь такие же мысли и в бодрствовании. О том, что не укладывается в нашем уме, мы потому-то и говорим характерным образом: “Мне и во сне это не снилось”».

В противоположность этому Платон полагает, что лучшие люди – это те, кому всего лишь во сне видится то, что другие делают в бодрствовании[51].

Пфафф[52], перефразируя известную поговорку, говорит: «Расскажи мне свои сны, и я скажу, что у тебя в душе».

В небольшом сочинении Хильдебрандта, из которого я уже заимствовал множество цитат, совершеннейшем по форме и богатейшем мыслями вкладе в изучение проблем сновидения, обнаруженном мною в литературе, на передний план как раз выдвигается проблема нравственности в сновидении. Хильдебрандт (Hildebrandt, 1875) тоже устанавливает в качестве правила: чем чище жизнь, тем чище сновидение; чем больше грязи в первом, тем больше грязи и во втором.

Нравственная природа человека остается неизменной и в сновидении: «Но если ни одна очевидная арифметическая ошибка, ни одно романтическое отклонение в науке, ни один курьезный анахронизм не ранит нас и даже не кажется нам подозрительным, то различие между добром и злом, между справедливостью и несправедливостью, между добродетелью и пороком никогда не пропадает. Сколько бы из того, что сопровождает нас днем, ни исчезало в часы сна, категорический императив Канта непрерывно следует по пятам за нами, и даже во сне мы не можем от него отрешиться… (Этот факт) можно объяснить только тем, что основа человеческой природы, нравственная сущность, слишком прочна, чтобы участвовать в калейдоскопическом встряхивании, которому фантазия, разум, память и прочие факультеты такого же ранга подвергаются в сновидении» (ibid., 4546).