Большая книга стихов

Две недели я прожил у верблюдопаса.
Ел консервы, пока нам хватило запаса,

А потом перешел на болтушку мучную,

Но питаться, увы, приходилось вручную.

Нищета приводила меня в содроганье:

Ни куска полотна, только шкуры бараньи,

Ни стола, ни тарелки, ни нитки сученой,

Только черный чугунный казан закопченный.

Мой хозяин был старец, сухой и беззубый.

Мне внимая, сердечком он складывал губы

И выщипывал редкой бородки седины.

Пальцы были грязны, но изящны и длинны.

Он сказал мне с досадой, но с виду бесстрастно:

— Свысока на меня ты глядишь, а напрасно.

Я родился двенадцатым сыном зайсанга,

Я в Тибете бывал, доходил и до Ганга,

Если хочешь ты знать, то по тетке-меркитке

Из чингизовой мы происходим кибитки! —

Падежей избегая, чуждаясь глаголов,

Кое-как я спросил у потомка монголов:

— Отчего ж темнота, нищета и упадок? —

Он сказал: — То одна из нетрудных загадок.

Я отвечу тебе, как велит наш обычай,

Потускневшей в степи стародавнею притчей.

Был однажды великий Чингиз на ловитве,

Взял с собой он не только прославленных в битве,

Были те, кто и в книжной премудрости быстры,

По теперешним званьям большие министры.

Соизволил спросить побеждавший мечом:

— Наслаждение жизни, по-вашему, в чем?

Поклонился властителю Бен Джугутдин,

Из кавказских евреев был тот господин.

Свежий, стройный, курчавый, в камзоле атласном,

Он промолвил своим языком сладкогласным:

— Наслаждение жизни — в познании жизни,

А познание жизни — в желании жизни.

— Хорошо ты поешь, — отвечал Темучин, —

Только пенье твое не для слуха мужчин.

Ты что скажешь, — спросил побеждавший мечом, —

Наслаждение жизни, по-твоему, в чем?

Тут китаец оправил холеную косу

И ответил, как будто он рад был вопросу:

— Наслаждение жизни — в стремлении к смерти,

А стремление к смерти — презрение к смерти.

— Говоришь ты пустое! — воскликнул Чингиз. —

Ты что скажешь, бухарец? Омар, отзовись!

И ответил увидевший свет в бухаре

Знатный бек, — был он в золоте и в серебре:

— Наслаждение жизни — в покое и неге,

В беспокойной любви и в суровом набеге,

В том, чтоб на руку взять синецветную птицу

И охотиться в снежных горах на лисицу.

Молвил властный: — И этих я слов не приму.

Видно, слово сказать надо мне самому.

Только тот, кто страны переходит рубеж,

Подавляя свободу, отпор и мятеж,

Только тот, кто к победе ведет ненасытных,

Заставляя стенать и вопить беззащитных,

Тот, кто рубит ребенка, и птицу, и древо,

Тот, кто любит беременным вспарывать чрево,

Кто еще не родившихся режет ножом,

Разрушает настойчивый труд грабежом, —

Ненавистный чужбине и страшный отчизне,

Только тот познает наслаждение жизни!

…Солнце медленно гасло над степью ковыльной.

Мой хозяин добавил с усмешкой бессильной:

— Вот какой был порядок властителю сладок,

Потому-то пришло его племя в упадок.