Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

Потом, правда, оказалось, что гонка хорошо ездит только на гладком полу квартиры, а на грубом асфальте двора ее пластмассовые колеса отказывались толкать это пятикилограммовое чудо советской игрушечной промышленности. Да и дома на многочисленных коврах и паласах машина вела себя на троечку. Яс помучился пару недель, перенося ее, как ветерана-инвалида на гладкие поверхности, но магией этот госпиталь покалеченных мечт уже не пах. А когда батареи в очередной раз разрядились (шутка ли, таскать больше пяти кило) мечту, оказавшуюся колоссом на беспроводных мозгах, с почетом и грустью водворили на шифоньер. Яс бросил не нее прощальный взгляд: самая главная его мечта сбылась. И радость была при ее покупке огромной тогда, в «Детском Мире». А потом почему-то выдохлась. Вон луноход из детства – вообще не управлялся, ездил, как сумасшедший, бился об углы, крутился во все стороны. И ведь радовал его и всех его друзей, пока не сломался. Хотя он он нем и не мечтал вообще. А может, дело в силе желания? Чем сильнее желаешь, тем предъявляешь потом к своей сбывшейся мечте больше требований? Если бы он не знал об этой «гонке», а получил бы ее без случайно, возможно, его бы устроило то, что она умеет ездить только по гладкому полу?

Ясу вспомнилась гэдээровская железная дорога, которую ему подарили два года назад. Электровоз и вагоны были сделаны идеально, с прорисовкой мельчайших деталей. К ходовой части тоже не было никаких претензий: колеса двигались и поворачивались настолько плавно, как будто вместо пластмассовых деталей, там стояли какие-то магниты. Но вместо лесов и полей, прилежно изображенных на коробке немцами, было кольцо, и спустя несколько минут гнать локомотив с вагонами по кругу пропадал всякий азарт. Магия пропадала. С любым щенком, как оказалось, играть было намного занимательнее, чем с самой навороченной «гонкой» на свете спустя две недели с момента обладания ею, так что с дорогой случилась та же самая история.

Саяк

Каникулы, как обычно, наступили точно в срок без опоздания. Яс, которому так тяжко давалось каждое пробуждение в семь утра во время школьного года, в это утро проснулся с рассветом, еще и шести не было. Это было то пробуждение, когда ожидание счастья встречается с самим счастьем, да еще в то время суток, когда солнце только собирается смазать своей кисточкой макушки гор цветом фламинго. Силуэты вершин становятся четкими. В лазурно-синем небе звезды на востоке понемногу начинают гаснуть, кроме одной, самой яркой. Эту звезду знает даже первоклассник – это Венера, звезда утренней зари. В других частях небосвода звезды и луна приглушают свой свет, чтобы не мешать Венере в ее парадном выходе, но все еще прекрасно различимы. Пение птиц в такой тишине становится все громче и разнообразнее, и переходит в allegro как раз в тот момент, когда первый луч солнца пронзает небо над горой. И сразу же наступает первый день лета, хотя технически это еще конец мая, но тем лучше, у тебя есть фора в пять дней. Тебе всего девять лет и впереди – все летние каникулы целиком, огромные, как океан. Ты высовываешься в окно в утреннюю тишину двора и шепотом, чтобы не разбудить никого в еще полностью спящем доме, изо всех сил кричишь: Урррааааааааа! Жаль, что этот крик слышен только тебе. А еще очень скоро вы с мамой и дядей Женей поедите отдыхать на Балхаш, озеро, где одна часть пресная, а другая соленая. Разве так бывает, Волшебник?

…В рабочем поселке Саяк в магазине жилистые, густо пахнущие множеством запахов шахтеры вместо денег давали продавщице какие-то белые бумажки с печатями, которые, называли «талонами». На эти «талоны» они брали продукты, которые на деньги почему-то купить было нельзя. Такие чудеса Яс видел впервые и удивляться сейчас у него было две причины. Во-первых, до этого дня за деньги купить можно было все. Включая телевизор, клеящиеся модели самолетов и его радиоуправляемую машину, да что там радиоуправляемую, настоящие «Жигули»! А во-вторых, «талоны» выглядели очень подозрительно, намного подозрительнее даже самых замызганных рублевых купюр. Они с Андрюшкой таких могли бы целую кучу напечатать, а Жиенбаев на резинке печать за пять минут нарисовал бы. Прижали ее к бумаге, подпись бы сделали и вперед, думал Яс. Он еще раз пристально посмотрел на печать на бумажке в руке рядом стоящего усатого смуглого скуластого мужчины, похожего больше не на шахтера, а на индейца по имени Гойко Митич из фильмов про Чингачгука. Ну, точно. А печать еще и размазана – такую подделать будет пара пустяков, только надо узнать, что на ней написано.

– А это что у нас тут за молодой геолог появился? Приехал новые месторождения открывать с отцом? Как тебя зовут? – Чингачгук, обменяв свои талоны на сигареты и какие-то банки, которые он прижимал к груди, с улыбкой навис над задумчивым Ясом. Ясу опять стало страшно неудобно из-за того, что дядю Женю приняли за его отца. Еще меньше ему хотелось пускаться в пространные объяснения. Но отвечать что-то было нужно, невежливо молчать, когда тебя о чем-то спрашивают взрослые.