Большая книга тренингов по системе Станиславского

Само по себе чувство не оживет, и актеру неизбежно придется его наигрывать, показывать на своем лице несуществующее переживание. Нельзя выжимать из себя чувства, нельзя ревновать, любить, страдать ради самой ревности, любви, страдания. Нельзя насиловать чувства, так как это кончается самым отвратительным актерским наигрыванием. Поэтому при выборе действия надо оставить в покое. Оно явится само собой от чего-то предыдущего, что вызвало ревность, любовь, страдание. «Вот об этом предыдущем думайте усердно и создавайте его вокруг себя, – советовал Константин Сергеевич. – О результате же не заботьтесь… подлинный артист должен не передразнивать внешне проявления страсти, не копировать внешне образы, не наигрывать механически, согласно актерскому ритуалу, а подлинно, по-человечески действовать. Нельзя играть страсти и образы, а надо действовать под влиянием страстей и в образе». [1]

Станиславский считал, что артистам нужно широко пользоваться тем, что простые физические действия, поставленные среди важных предлагаемых обстоятельств, приобретают большую силу. «В этих условиях, писал он, создается взаимодействие тела и души, действия и чувства, благодаря которому внешнее помогает внутреннему, а внутреннее вызывает внешнее: стирание кровавого пятна помогает выполнению честолюбивых замыслов леди Макбет, и честолюбивые замыслы заставляют стирать кровавое пятно. Недаром же в монологе леди Макбет все время чередуется забота о пятне с воспоминанием отдельных моментов убийства Банко. Маленькое, реальное, физическое действие стирания пятна приобретает большое значение в дальнейшей жизни леди Макбет, а большое внутреннее стремление (честолюбивые замыслы) нуждается в помощи маленького физического действия:

...

У. ШЕКСПИР. МАКБЕТ

Перевод М. Лозинского

И все-таки здесь пятно.

Врач. Слушайте! Она говорит! Я запишу то, что она произносит, чтобы прочнее закрепить в памяти.

Леди Макбет. Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю! Один; два; значит, пора. В аду темно. Стыдно, милорд, стыдно! Воин, и вдруг испугался? Чего нам бояться, не знает ли кто-нибудь, раз никто не может призвать нашу власть к ответу? Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?

Врач. Вы слышите?

Леди Макбет. У Файфского тана была жена; где она теперь? Да неужели эти руки никогда не станут чистыми? Довольно, милорд, довольно: вы все погубите, если будете так вздрагивать.

Врач. Так, так. Вы узнали, чего не следовало.

Придворная дама. Она сказала то, чего не следовало, я уверена в этом. Один Бог знает, что она может знать.

Леди Макбет. Все еще держится запах крови: все благовония Аравии не надушат эту маленькую руку. О, о, о!

Врач. Какой вздох! Сердце тяжко угнетено.

Придворная дама. Я бы не хотела носить в груди такое сердце, хотя бы мне дали королевское тело.

Врач. И хорошо, и хорошо…

Придворная дама. Молю Бога, чтобы все было хорошо.

Врач. С такими заболеваниями я не встречался. Но я знавал людей, бродивших во сне, которые мирно умерли в своих кроватях.

Леди Макбет. Вымой руки; надень халат; зачем ты так бледен? Я повторяю тебе: Банко похоронен, он не может встать из могилы.

Врач. Вот оно что!

Леди Макбет. Ложись, ложись; стучат у ворот; идем, идем, идем, идем, дай мне руку; что сделано, того не переделать; ложись, ложись, ложись. (Уходит.)