Большая книга ужасов, 2013

Целый пакет, только что открытый. А к нему чашка, керамическая кружка и тарелка с печеньем. Эрик печенье смахнул на кровать, налил молоко в тарелку. Это было до того страшно, что Смиля снова покосилась на дверь. Бывает же так: то ничего-ничего, а то человек начинает молоко из тарелки лакать, как кошка. И зовет он себя кошкой. Хотя лучше бы Эрик стал прикидываться тараканом. Тараканы живучи. Говорят, они единственные, кто выживет после ядерного взрыва. Ну и еще мелкие бактерии. Но до бактерий Эрику было далеко. Потому что ни одна бактерия в здравом уме и твердой памяти не полезет с тарелкой молока под стол. А Эрик полез. Его тощий зад в черных джинсах беспомощно торчал за стулом.

– Слушай, у тебя ничего не болит? – Так и тянуло по этому заду врезать, но Смиля сдержалась. Как-то не пристало приличной девушке так себя вести. А что если все-таки в нее влюблены…

– Еще, знаешь, что происходит в апокалипсис? Граница между миром живых и миром мертвых исчезает, и все мертвые приходят сюда.

Если бы он с такими речами заявился к Скелету, то был бы вторично послан в грубой форме. А у Смили может вполне получить дружескую поддержку. Вот и пришел.

– С чего ты взял, что апокалипсис случится в Калининграде?

– Где-то он ведь должен начаться, – как само собой разумеющееся сообщил Эрик.

Смиля посмотрела на него долгим взглядом. На горизонте прошла мысль – правильно она сделала, что не стала в него влюбляться. Шальной он какой-то. И целоваться она с ним не будет.

– Ты спать не пробовал?

Эрик покосился на Смилю с обидой, словно она предложила ему что-то непристойное. Например, сесть заняться алгеброй или физикой. Это в разгар лета!

– Пойду я, – пробормотал Эрик, потирая лоб ладонью, будто грязь хотел стереть. – Голова болит. Что-то я запутался. Я зачем пришел-то?

– Кольцо мне отдал, – растерянно пробормотала Смиля.

– Зачем?

Теперь она смотрела на своего вожака во все глаза. Такого с Эриком еще не случалось. Это и правда было похоже на провал в памяти. Причем такой… капитальный. А Эрик уже топал к выходу. У двери остановился, уперся взглядом в косяк. В вампиры подался? Нет, вампиры просят разрешение на вход, а тут человек выйти не может. Усмехнулся рваной, болезненной улыбкой.

– Знаешь, – заговорил он умирающим голосом, – мне кажется, что все это неспроста. Сначала мы всех отгоняли от Дома, теперь нас… выгоняют. Все логично. Только мы это делали любительски, а они обратились к профессионалам. Какой-нибудь Копперфильд устраивает фокусы, разыгрывает спектакли. А мы, вместо того чтобы аплодировать, бегаем, по кустам жмемся. Ты чего испугалась-то?

– Где? – Вопрос напряг. Лучше бы спросил, где и когда она не пугалась.

– Вчера в библиотеке. Увидела чего?

Смиля молчала. Смотрела на Эрика и поджимала губы, чтобы ничего лишнего с них не сорвалось.

– Ну, вот и ты… – Эрик тяжело вздохнул. – Верка тоже не рассказывает.

И вышел. Без объяснений. Без тронной речи и прощальных слов.

Хлопнула дверь. Сквозняком потянуло по ногам. Смиля стояла в коридоре и озадаченно смотрела, как покачивается около зеркала в прихожей колокольчик из толстых полых трубочек. И до того засмотрелась – не сразу поняла, что давно уже слышит совершенно неуместный для их квартиры звук. Кто-то играл в мячик. Увесистый такой мячик. Он мелко прыгал по полу, выстукивая по паркету тяжелую дробь. И по ковру – тоже дробь.

Дыхание сбилось. Смиля поймала себя на том, что боится оглянуться. Пока стоишь и смотришь на колокольчик – ничего. Стоит шевельнуться – появится. Задышит в затылок, просверлит макушку взглядом. Кто? Да хоть кто!

«Ходит кто-то», – всплыли в памяти слова.

А ведь и правда не прыжки. Топоток. Кто-то двигался по комнате мелкими перебежками. Уверенно. Почему-то представилась лошадь, вышагивающая на задних копытах. Смиля сама не поняла, откуда взялся этот образ.

На всякий случай позвала:

– Мама!

Топоток прекратился. «Пришел», – догадалась Смиля.

– Чего? – с заметным опозданием отозвалась мама.

– Ничего, – дернула плечом Смиля. – А что она могла сказать? Что у нее в комнате лошадь чечетку бьет?

Образ лошади убил тревогу, оставив влажную слабость в теле. Чего-то у нее сегодня с фантазией не того… слишком буйная. Кофе с утра перепила, вот и чудится разное. Хотя какое кофе? Она еще не завтракала.

Лошади, конечно, не было. Здесь вообще никого не было. Может, за окном? Распластался там по стене, человек-паук недоделанный!

Дверной звонок заставил подпрыгнуть, зачем-то схватиться за стул, а потом его еще и уронить. Снова мама поторопилась. Дверь распахнула, гостя впустила.

– Добрый день! – соловьем пел Гера. Мало что по-гусарски каблуками не щелкнул и к ручке маминой не приложился. – Мне бы со Смиляной повидаться.

И оттуда только такие слова знает? Он ведь книжек в жизни не читал.

– Да, если она свободна, – опешила мама. – У нее был гость.

– Сейчас мы этого гостя…

Смиля успела представить напряженное злое лицо Генриха, а потом он и сам появился. Точно с таким выражением лица, какое она себе нарисовала.

– Где он?

И вылетел из пещеры страшный Змей о трех головах, из ноздрей пар валит, из пасти огонь пышет.