Большая книга ужасов — 42

Он брел огородом навстречу красным огонькам. Обходил пустые грядки, специально продлевая путь. Он впервые не знал, что сказать упырям, как с ними договориться? Как вообще договариваться с теми, против кого ты бессилен? Тогда, еще неделю назад, когда Ленька один мог сдерживать сотню, он думал, что так будет всегда. Хоть и говорили упыри, что нет, а все равно не верилось. И две коровы в день не считались такой уж высокой платой, по крайней мере, пока деревенские не найдут способ победить упырей. Искали: колья, чеснок, даже серебряные пули ухитрились достать – бесполезно. А упырей прибавлялось, а плата росла, и вот наступил момент, который должен был наступить. Но всю неделю Ленька так старательно отгонял эту мысль, что теперь растерялся.

Огоньки стояли тесно-тесно, как крупинки мозаики, и полотно это было огромным. Оно уходило далеко в темноту, дальше за ним, как издевательство, торчали реденькие верхушки леса.

– Пришел... Пришел... – Упыри разговаривали все так же, глухо стеная наперебой, а все равно Ленька поймал себя на том, что понимает их гораздо лучше, чем в первый раз.

– Мы уже договорились...

– Тридцать, и без глупостей...

– Ни о чем вы не договорились! – выпалил Ленька и отчего-то вспомнил Фоку. Где была эта Ленькина смелость, когда надо было всего-то-навсего поставить на место хулигана?! Откуда она взялась теперь, когда перед ним тысяча упырей? Видимо, упыри ему просто не разбивали носа, да и убитой скотины Ленька не видел. Он знал, что они могут сожрать всю деревню, но никого не сожрали же? А Фока, пусть у него и нет такого жуткого красного лица с пустыми глазницами, представлял угрозу вполне ощутимую.

– Юль... Моя помощница глупость сказала, а вы поверили. За что вам, убийцам-нехристям, тридцать? Десяток красная цена, пока я добрый. А разозлюсь – пусть будет пять, как было, и плевать мне на Михайловку. Только вы что будете жрать, когда там всех уничтожите? А десять – хорошая цена.

– Грабеж... грабеж, – зашипели упыри, и Ленька услышал знакомые интонации: может, Юлькины, может, свои. Надо же, хитрые какие, обучаются. Он думал это почти с умилением и не спешил себя одергивать. Лучше уж умиляться врагам, чем бояться их.

– Никакой не грабеж. Я сказал десять, значит, десять. Это мое заднее слово: соглашайтесь или идите жрать Михайловку. Но завтра больше пяти не получите.

О чем он думал, когда это говорил? Да все о том же: лучше каждый день получать по десять коров, чем сожрать однажды двадцать человек. Упыри, конечно, упыри, но не дураки...

Дураки! Красные огоньки развернулись почти синхронно, вся-вся тысяча, и молча пошли в сторону Михайловки! Это в Ленькины планы не входило. Он-то надеялся завтра под шумок перетащить михайловцев к себе в Сходню, а упырям сказать, что разъехались. Не пойдут же они по домам всех пересчитывать. А пойдут – лишатся выкупа, условия договора такими были: чудища не идут в деревню, деревня платит. Но сейчас...

Ленька перемахнул через низкий заборчик, отделяющий огород от упырей:

– Эй, куда, стоять! Я пошутил! Не надо Михайловку жрать... Пятнадцать!

Упыри не оборачивались. Ленька в темноте уткнулся носом в чей-то черный капюшон, но его владелец даже не вздрогнул. Научились торговаться чудища. Прямо как на рынке, когда медленно отходишь от ларька, и с каждым шагом продавец снижает цену. Только это их рынок, как ни крути. Есть рынок продавца, рынок покупателя, а у нас рынок упыря получается. И нет от них спасения.

Ленька схватил этого в капюшоне, развернул к себе лицом и выпалил:

– Двадцать! Двадцать пять! Черт с вами, тридцать!

Упырь смотрел на него пустыми глазницами, а прочие брели себе вперед, не обращая на Леньку внимания.

– Тридцать пять! Больше не смогу...

Ни одна спина не развернулась ему навстречу. Все только синхронно зашипели:

– Можешь...

– Нет, правда...

– Ло-ша-ди, – по слогам подсказали упыри и развернулись, выжидательно глядя на Леньку. Лошади?

Идея кровопийц показалась неожиданно удачной: лошади! В конюшне двадцать голов, это ж полвыкупа! И не надо опять выслушивать стенания Васька о том, что «много, где я столько возьму, в деревне уже зреет бунт, ты сбежишь, а мне тут жить». Не надо тянуть жилы из деревенских, на двадцать коров они еще соберут, если поднапрячься. Да плюс двадцать лошадей... Что будет завтра, Ленька уже не думал, неделя с упырями отучила его от этой привычки. Ночь прошла – никого не съели, и хорошо. А там: будет день – будут и коровы... Лошадей, конечно, жалко, но тут люди на кону, так что нечего. В работе спасителя не место слабакам.

Ленька отпустил капюшон упыря и сдался:

– Уговорили. Двадцать коров и двадцать лошадей. Завтра.