Большая книга ужасов — 5

Я оцепенел. Как быть? Выбираться из кабинета или заночевать тут, а утром, когда помещение откроют, незаметно из него выйти? Да, но как быть с мамой? Она поставит на уши всю милицию, и меня будут разыскивать, мама подумает, что на меня опять напал оборотень… А что, если в этот раз мамины нервы не выдержат, и с ней случится удар? Однозначно надо каким-то образом покинуть кабинет географии.

За окном уже стемнело. Я вылез из-под парты, с кряхтеньем размял спину и конечности и подергал за ручку двери. Она не подавалась — Прокопьева закрыла ее на замок. Я метнулся к окну, намереваясь выпрыгнуть из него, но передумал — прыгать с четвертого этажа на асфальт может только самоубийца или ненормальный. А я себя не относил ни к первой, ни ко второй категории. И потом, как назло, поблизости на уровне четвертого этажа не росли деревья, на которые можно было прыгнуть и слезть по веткам на землю.

Меня охватила жуткая паника и даже страх от осознания перспективы — просидеть всю ночь в школьном кабинете. Я уже не боялся оборотня, как все горожане, ведь оборотень, как выяснилось, мой отец, а я сын того, перед кем трепещет весь город. Теперь я боялся вполне обычной вещи — не ночевать дома.

И я решился на отчаянный шаг.

Мне повезло, что следующим по расписанию в тот день был урок труда, где мы, мальчишки, выпиливали кораблики из ДВП. Я извлек из пакета лобзик и пристроил его к области замка. Тут же выяснилось, что, собственно, лобзик не пролезает между дверью и косяком. Тогда я выкрутил из лобзика пилку и вставил в щель ее. Полотно врезалось в пальцы, выскальзывало из руки, но я стиснул зубы и, стараясь не думать о боли, начал выпиливать замок.

«Хорошо, что сторожиха баба Люба глухая, а то она живо бы меня повязала и сдала в милицию».

Древесина, как назло, была твердая и пилилась с трудом, но я видел, что замок постепенно начинает описывать пропиленная борозда, и пилил, пилил, пилил дальше. Неожиданно замок вывалился из двери и упал на горку опилок.

— Наконец-то… Неужели я это сделал…

Я отдышался. Схватил рюкзак, пакет с лобзиком и побежал на первый этаж к выходу из школы. И вдруг, пробегая мимо столовой, я услышал приглушенное пение и характерную вибрацию басов.

— «Я выпью твою кровь, и вместе с ней придет любовь…» — донеслось до моих ушей.

— Что за чертовщина? — изумился я, прогнал в голове еще раз только что услышанные строчки и нервно хихикнул: — А, ну да, слова сильно репертуарчик «Вкуса крови» напоминают…

Удивившись, как в пустой школе может играть музыка, а заодно и всем остальным странностям, цепочкой идущим за этим фактом, я ради интереса прислушался и понял, что пение исходит из школьного подвала, где в дневное время проводится стрельба из воздушек на уроках ОБЖ.

Я пошел на звук. По мере моего приближения к школьному подвалу он становился громче и отчетливей. Я прислонился ухом к двери. Она закачалась. Значит, железная дверь, мною же выкрашенная на летней практике в зеленый цвет, была… открыта.

— Вот так номер… — пробормотал я, забыв, что сейчас поздний вечер и я нахожусь в пустой школе. Впрочем, в пустой ли?..

«Входить или не входить?» — терзал меня вопрос. Вроде бы и зайти интересно, а с другой стороны — надо домой.

Понимая, что, скорее всего, поступаю неправильно, я приоткрыл дверь и осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, прошел вперед по темному коридору. Хотя меры предосторожности я соблюдал зря — тут так громко пели и играли на музыкальных инструментах, что меня попросту не было слышно. В конце длинного коридора светились разноцветные лампы. Красные, белые и синие вспышки следовали одна за другой. Вместе с этими вспышками в моей голове вспыхивали все новые и новые вопросы.

Наконец я добрался до конца коридора.

Выглянул из-за угла.

То, что я увидел, поразило меня до глубины души: участники группы «Вкуса крови» позировали перед камерами и пели под фонограмму. Как я понял по обстановке, они снимали новый видеоклип. На черном стуле напротив декораций сидела… Прокопьева и раздавала указания:

— Повернись! Подними голову! Сделай лицо помрачнее! Тьфу на вас! Так! Стоп!

Музыка стихла. Тишина из-за резкого звукового контраста показалась звенящей.

«Ну и ну! — подумал я, осторожно выглядывая из-за угла. — Что же тут творится?»

— Да что ты стоишь, как статуя? — тем временем надрывала свой и без того грубый голос Лилия Владимировна. — Двигайся, двигайся! А ты, Рома? Шапку натяни поглубже! Какие же вы безмозглые! Все мне надо делать за вас! Одно слово — идиоты! Нет, два слова: безмозглые идиоты! Самое оно!

За такие слова всякий уважающий себя человек дал бы Прокопьевой в глаз (или в ухо — кому как удобней), а Рома вжал голову в плечи и виновато пролепетал:

— Вы уж простите нас, Лили… Но не все наши и на такое способны, — заметил он.

Прокопьева махнула рукой — мол, что с тебя взять, — и с чувством сказала:

— Тюф-ф-фяк… Переигрываем эту сцену заново.

Съемки продолжились, крики начались снова. Лилия Владимировна курила одну сигарету за другой и выражалась грязными словечками.