Большая книга ужасов — 61

Да, это был Синьор Помидор, к тому же обращенный в вампиры: багровые щеки-подушки клонили голову книзу, лысина потно блестела, с раздутых губищ, похожих на сардельки, тянулись нити кровавой слюны… Скорятин. Стоя на коленях, он бойко ползал за тетей Светой и двумя руками, как хлеб-соль, протягивал маленький серебристый кейс. Десантная тетя прятала руки за спину, словно первоклассница, которой суют лягуху. Синьор Помидор норовил загнать ее в угол, тетя Света пятилась и ускользала.

– Отстаньте… Что вам нужно?! – бормотала она потерявшим командную сталь голосом.

Синьор Помидор жалобно плямкал и тпрукал сарделечными губами, подвывая от досады, что его не понимают.

– Это Борис Михайлович, – вмешался я. – Принес украденное.

Тетя всмотрелась, пытаясь узнать старого недруга:

– ЭТО?!

Скорятин издал все утвердительные звуки, доступные его речевому аппарату, и опять сунулся с кейсом, но тетя Света успела отскочить. По ее лицу было ясно, что уж теперь она точно не возьмет из скорятинских рук даже иголки. Одно дело – непонятное ЭТО (может, оно и родилось таким уродом?). И совсем другое – старый знакомый мерзавец, явно подцепивший какую-то заразу. Заразы тетя боялась. Потому что совсем не умела извлекать удовольствие из своих болезней.

Поняв, что кейс всучить не удастся, Скорятин застонал.

– Откройте, – подсказал я.

Жулик протестующе мякнул. Судя по всему, он даже взглянуть не смел на спрятанную в кейсе штуку… Икону, сообразил я. Скорятин же иконы собирает…

– Знаете что, Борис Михайлович? А давайте вызовем вам «Скорую»! – бодренько предложила тетя Света.

Несчастный похититель взвыл и бухнулся ей в ноги, шлепнув щеками об пол. Руки с кейсом он умоляюще протягивал выше головы.

Тетя Света лишь отступила еще на шаг.

Я не забыл, как ломило зубы от музейных шариков, но делать нечего – пошел к Скорятину. Не помирать же человеку, хоть он и жулик.

– Алешка, не смей! – крикнула тетя Света, но я уже взял кейс.

По синьор-помидорной роже похитителя разлилось блаженство. Лысина бледнела на глазах, возвращаясь к нормальному цвету. А мне – ничего. Икона вернулась в музей, и заклятие ведьмака перестало ее охранять.

Я подождал – нет, не болят зубы – и открыл кейс…

Старинные иконы покрыты вместо лака олифой. Поначалу прозрачная, с медовым оттенком, она постепенно темнеет, и лики святых погружаются во мглу веков, как говорит тетя Света экскурсантам. А сказать попросту, иконе словно убавляют яркости, пока не останется черная доска.

Если смыть старую олифу, краски под ней засияют как новенькие. Но лишняя капля растворителя может навсегда погубить икону, ведь краски замешивались на той же олифе. Поэтому смывать надо нежно и медленно, со скоростью растущей травы (тоже тети-Светины слова).

Икона из кейса выглядела не очень старой: сквозь «мглу веков» на ней ясно проглядывали три силуэта у стола с одинокой чашей. Все в длинных одеждах, над головами нимбы – значит, святые или ангелы. Двое склонили головы перед третьим; на его лике Скорятин успел расчистить от старой олифы один глаз. Такой это был глаз, что я запомнил его сразу и навсегда. Он смотрел прямо в душу – печально, мудро и с пониманием. Так мама смотрит, когда думает, что мы с Жекой не замечаем, и то нечасто.

– Троица, – узнала тетя Света. – Подражание Андрею Рублеву, девятнадцатый век.

Скорятин покачал головой:

– Шестнадцатый. В девятнадцатом ее только подновили, – вымолвил он почти внятно. – Это подлинник, Светлана Владимировна. Настоящий Рублев.

Сейчас у тети Светы больше сотни журналов и альбомов с картинками «Троицы». Одни она купила сама, другие прислали знакомые, а чаще – незнакомые люди со всего мира. Некоторые и не прочтешь: там иероглифы. С латиницей проще – Жека и тот научился разбирать «Ordynskaya Troitca» и нашу с тетей Светой фамилию – Teteryn. Ордынской или Малой тети-Светину «Троицу» называют, чтобы отличать от большой, которую Андрей Рублев написал для Троице-Сергиева монастыря. Это самая знаменитая икона, сейчас она выставлена в Третьяковке. А тети-Светина точь-в-точь такая же, только вчетверо меньше. Ученые спорят, была ли она эскизом к большой, или мастер-монах повторил свою работу, чтобы повесить у себя в келье.

В Забайкалье «Троица» попала, скорее всего, со старообрядцами (железные были люди: триста лет прятались в глухомани, чтобы никто им не мешал креститься двумя пальцами и вообще жить по-своему). Тетя Света со своими кружковцами нашла ее в брошенном доме и показала Скорятину. Хоть и не любила его тетя, а лучшего знатока икон в городе не было. «Девятнадцатый век, подражание Рублеву», – определил стоматолог, обесценив «Троицу» в тысячи раз. Он сразу решил прибрать ее к рукам и не хотел поднимать шум из-за драгоценной находки.

Скорятин долго не решался на кражу. Помог случай. У него лечили зубы два землекопа из археологической экспедиции – очкарик и его приятель. После их визита Скорятин обнаружил, что ключи в его кармане испачканы чем-то жирным. Слепки он делал сотни раз (не с ключей, конечно, а с зубов), поэтому сразу все понял и только подивился ловкости воровских пальцев.