Большая книга ужасов — 61

Удар нанесла твердая рука. Сабля ушла глубоко в землю. Оцепенев, я смотрел на костяные пальцы без ногтей, державшие рукоять. Надо мною стоял скелет в рассыпающейся ржавой кольчуге и дергал саблю, видно, увязшую в кедровом корне под землей. На грудь мне опустилась нога, обутая в гнилые остатки модного восемьсот лет назад сапога с загнутым носком. Я знал, что это нежить, тварь без чувств и мыслей, но все же в застывшем оскале заяна мне почудилось торжество.

Кто знает, сколько голов снесла кривая сабля, прежде чем ее хозяин сам лишился головы. Меня спасло то, что кости оказались легкими. Я оттолкнул ногу с такой силой, что гнилой сапог развалился, а заян упал навзничь. Пока он поднимался, я успел схватить нож. Синий ведьмачий клинок вспыхнул еще ярче, обволакивая меня защитным коконом. А скелет уже набегал с поднятой над головою саблей, и я вскинул нож ему навстречу, пытаясь отразить удар.

В воздухе негромко хлопнуло. Сабля полетела на землю, за ней упала кольчуга; звякая, покатился по корням пустой шлем. Мой враг исчез, лопнул, как старый воздушный шарик, едва прикоснувшись к поставленной ведьмаком защите. В расползшемся по швам гнилом сапоге шевелилась бледная личинка.

Земля на тропинке вдруг треснула, как от жары. В разломе показались вымазанные глиной пальцы. Второй!

Я даже не стал нагибаться, только подошел. Когда защищавшее меня сияние коснулось мертвых костей, раздался хлопок, и земля провалилась.

Лязг стали и костяной стук за деревьями не прекращались. Теперь я шел на звуки битвы, озираясь и подбегая туда, где слышался подозрительный треск ветки или шорох осыпающейся земли. Троих заянов удалось уничтожить, когда они выбирались из могил. Еще один, в украшенном серебряными насечками шлеме, напал на меня, размахивая вырванным с корнями деревцем. Защита ножа, поставленная против нежити, пропустила дубинку, в которой еще текли живые соки. Мне пришлось бы плохо, если бы я не догадался, поймав деревце под мышку, метнуть нож в заяна.

Итак, ведьмак бился не с двумя сотнями, а со всей отборной тысячей Чингисхана. Легкость моих побед уже не радовала. По совести-то не были они такими уж легкими. В первый раз мне чуть не снесли голову, в последний – чуть не проломили.

* * *

К раскопкам я вышел в стороне от лагеря археологов.

Вблизи костяной стук и лязг железа оглушали. Казалось, я попал в центр гигантской молотилки, и только ведьмачий нож спасал мне жизнь. В его мерцающем свете мелькали заржавленные клинки, летели отрубленные руки, катились черепа. Заяны дрались между собой! Оглохнув и оцепенев, я стоял на краю пустой могилы. Хлоп! Сабля, далеко занесенная в пылу схватки, коснулась моего защитного кокона, и скелет исчез. Его противник, поводив черепом с пустыми глазницами, ринулся на меня. Хлоп! Исчез и он; шлем скатился на дно могилы, громыхая, как пустой бидон.

Окончательно поверив в свою неуязвимость, я пошел в гущу схватки.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! Ой…

Я не понял, что пробило защиту. Может быть, всего-навсего случайно срубленная ветка. Удар пришелся по локтю, и нож, прочертив пылающую дугу, упал под ноги бьющимся заянам. Со всех сторон ко мне потянулись ржавые клинки. До спасительного круга, очерченного светом ножа, было метра два. Я бросился «ласточкой», как в воду. Сабля просвистела возле моего лица. Еще две столкнулись над головой.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! Враги исчезали, громыхало, падая наземь, древнее железо, а я уже схватил нож и сидел на истоптанной траве, держа его над головой. Болела нога. Штанина оказалась прорубленной чуть выше колена, но кровь шла несильно.

За деревьями мелькал золотистый свет. Это мог быть только ведьмак, и я пошел к нему.

* * *

Дядя Тимоша стоял на холме, высоко подняв сияющий нож. Пальцы свободной руки бегали в воздухе, как будто завязывая невидимые узлы. Зрачки у него были огромные, во всю радужку. Он видел что-то недоступное мне, он держал эту свору, отводя им глаза (или чем там видит нежить, когда глаза давно сгнили) и заставлял их драться между собой. Я подошел так близко, что наши защитные поля соединились, но ведьмак то ли не замечал меня, то ли не мог отвлечься.

Битва шла у подножия холма. Лязг железа, стук костей доносились из темноты. То и дело в освещенный круг пробивался скелет с яростно вскинутой саблей и схватывался с другим, искавшим себе противника.

О журналисте я подумал лишь однажды и мельком: убежал, конечно, если еще жив. А он вдруг выскочил из темноты, разгоряченный, без костыля, с перевязанной обрывками футболки головой, размахивая ржавой саблей.

– Алешка! Мать честная! – заорал он, счастливый, что видит живых людей, и кинулся к нам.

В темноте за его спиной мелькнула тень; я бросился наперерез и уничтожил заяна, уже заносившего саблю над головой журналиста.

– Феноменально! – закричал Фома Неверный. – Вот это матерьяльчик!

Я не заметил, как в руках у него оказался фотоаппарат. Сверкнула вспышка, отразившись на дне огромных глаз ведьмака. Дядя Тимоша схватился за лицо, выпустив нож, и сразу же из подступившей тьмы свистнули ржавые клинки.