Большая книга ужасов — 61

Дина молча подобрала кусок шифера (на пустыре этого добра навалом). А ветер усиливался. Лес впереди шумел верхушками, листья переливались-поблескивали в темноте, будто подавая сигналы. Дина включила фонарик, и луч осветил серые стволы и канавку у самого леса. Отчего-то Дина боялась заглядывать в эту канавку, перепрыгнула, не глядя, и первая шагнула в лес.

– Погоди, деточка, я тоже возьму фонарь. – Второй луч замаячил впереди. Молчаливая эта Еленпетровна. Старухи обычно болтливые, были бы уши, а эта… Жутковато с ней.

– Вы расскажите хоть, что делать будем? Как себя вести и вообще…

– Крест разверни сейчас, – тихо приказала Еленпетровна. – И не болтай. Они слышат нас.

Дина прикусила язык. В затылок опять дыхнул теплый ветер. Или не ветер? Она обернулась – темнота. Глаза уже привыкли к лучу фонарика, и за спиной было черным-черно. Под ногами хрустела корка снега: белая дорожка, а по бокам – молодая зеленая трава. Разве так должно быть? Деревья зашумели от ветра, и впереди в лесу кто-то коротко кашлянул. Дина вцепилась в Еленпетровну, но та как будто не слышала. Шаркала по снегу, как танкетка, не поднимая ног.

– Вы слышали?

Старушка кивнула и прибавила шагу. Молчать было невыносимо для Дины. Хотелось орать, петь песни, травить анекдоты и громко смеяться, чтобы только не слышать этот чертов лес… А впереди засмеялись. Низенько, хрипловато, приглушенно, но не слишком, Дина отчетливо слышала этот смех…

Она вцепилась в газету, оборачивающую крест, и стала рвать ее и кидать под ноги, торопясь развернуть… Высвободив крест, она высоко подняла его над головой. Рукой с фонариком покрепче зацепилась за Еленпетровнин локоть и зашагала быстрее. Впереди в лучах фонариков уже можно было разглядеть глухой забор стройки.

– Ой, а как же вы полезете? Там калитка заперта…

А в лесу захохотали! Дина слышала в кино демонический хохот – не то. Здесь смеялся человек, зло смеялся. Хохот эхом разносился по лесу, так что не разобрать было, с какой стороны. Дина пустилась бежать, уволакивая за собой старушку, и одним прыжком очутилась на заборе. Еленпетровна уверенно вскарабкалась за ней.

– Прыгай, подхватишь!

Дина прыгнула, и тут же ей в руки свалилась Еленпетровна, еле успела поймать. Старушка одернула куртку и невозмутимо прошествовала к дому:

– Как полезете, как полезете… Молча, деточка! Давай здесь.

Она зашла под низкую лоджию второго этажа, там был удобный карман, чтобы скрыться от ветра. С трех сторон их закрывала стена, с четвертой Дина встала сама и воткнула в землю кусок шифера. Годится. Еленпетровна быстро выпотрошила сумки, свою и Динину. Зажгла свечи, расставила иконы, разложила какие-то сушеные травки.

– Очерти круг. – Она бросила Дине кусок мела.

Круг получился неровный: половина – мелом на бетоне, половина – на земле палочкой. Но старушка сказала: «Сойдет». Она велела Дине беречь огонь от ветра, а сама уселась на корточки перед свечами и стала что-то бормотать.

Ветер ахнул в спину. Сила его была такая, что Дину чуть не опрокинуло вперед, лицом в зажженные свечи. Но она устояла. Оперлась руками о стену, закрывая собой огонь и сжала зубы. Ветер ударил в ухо, как живой, и Дина четко расслышала смешок за спиной.

– Не оборачивайся! – приказала Еленпетровна.

А ветер бушевал. Ветер бил то в спину, то в ухо и выл как человек. Совсем рядом кто-то закричал, жутко, басом. Дина зажмурилась и твердила про себя: «Не оборачиваться, не оборачиваться». Ноздри обжег запах дыма, не того от свечек, а настоящего, какой бывает на пожарище, когда горит целый деревянный дом. Голова закружилась, из-под ладоней, больно царапнув, ушла стена, и что-то с силой ударило по лицу.

Огонь трещал в каждом углу, кроме дыма, Дина ничего не видела. И со всех сторон слышались вопли. Разноголосый вой и крики доносились и справа, и слева. Кто-то невидимый в дыму схватил Дину за ногу и держал, вцепившись стальными пальцами. При этом он хрипел, будто его душат. Да так оно и было, в дыму-то. Странно, что все еще в сознании, не угорели. Дина с силой рванулась вперед. Под ногой хрустнула доска, и пол ударил в подбородок.

– Жива?

Дина лежала в очерченном кругу. Перед самым ее лицом горели свечи, и Еленпетровна колдовала над ними, как ни в чем не бывало. Ветер шумел и бил в забытый лист шифера, но свечи горели. За спиной кто-то застонал. Дина вскочила, но старушка одернула ее:

– Не оборачивайся!

И все-таки она обернулась. По двору, освещенному единственным тусклым фонарем над подъездом, шли люди. Они появлялись из воздуха, как проявляется изображение на фотобумаге, и брели в сторону дома. На всех были обгоревшие лохмотья, и запах гари заполнил двор. На лица Дина старалась не смотреть, и все равно видела угольные ожоги и обгоревшие бороды. И все кричали. Все. На разные голоса с разных сторон, будто они до сих пор заперты в горящей больнице и не могут выйти.

Они шли прямо на Дину. Они смотрели прямо перед собой, а Дине казалось, что на нее. Она не могла оторвать взгляд, как загипнотизированная. Один споткнулся, и остальные прошлись прямо по нему, не глядя под ноги.