Большая книга ужасов — 63

Если бы Никита мог, он бы окаменел от ужаса – хотя куда уж больше каменеть-то! – потому что понял, о чем сейчас подумал Вальтер.

И Никита вспомнил: он из глубины завала кричал, что у него в кармане остались спички, поэтому можно развести костер…

Спички в кармане!

Вальтер медленными шагами, клонясь из стороны в сторону и делая нелепые, мягкие движения своими бесплотными руками, чтобы удержать равновесие, направился к Никите.

«Нет, нет, нет!» – кричал Никита что было сил – но не слышал ни звука. И никто не мог его услышать, потому что камень безмолвен.

– Оч-ч-чень х-х-хорош-ш-шо, – шипел, шелестел Вальтер. – Прос-с-сто отлич-ч-чно!

Волосатые «варежки» не без усилий нашарили коробок и вытащили его из кармана джинсов.

Оранжевые глаза встретились с глазами Никиты – и снова из щели рта вырвался смешок:

– Так ты, оказывается, жив, камень? Ты можешь видеть? Ну что ж, полюбуйся на дегдэ! – Он громко захохотал: – Полюбуйся на дуэнтэ дегдэ – лесной пожар!

Вальтер чиркнул спичкой – и… и в тот же миг вспыхнул, вспыхнул весь, с ног до головы! Коротко, бурно рванул загоревшийся коробок в его руке, и клочок черно-сине-красного пламени – все, что осталось от Вальтера! – упал наземь… упал на паутину, которой было затянуто все вокруг Омиа-мони… и огонь побежал, побежал, побежал к Дереву Душ, заключая поляну в пылающее кольцо.

– Нет! – закричал Никита, закричало все существо его: – Нет!

Надо погасить огонь. Надо спасти Омиа-мони!

Он рвался, пытаясь вырваться на волю, но не мог. Рвался что было сил, но не мог! Однако его стремление было таким неодолимым, что заставило камень задрожать, закачаться.

И этой дрожи отозвалось легкое гудение бубна, спрятанного в кармане куртки.

– Таонг-танг! – услышал Никита – и не поверил себе. – Таонг-танг!

Сначала тихо. Потом громче и громче:

– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!

Колдовские шаманские звуки!

Каменные узы распались.

Никита даже не сразу понял, что произошло, упал… но тотчас сообразил, что свободен, – и кинулся к огню, который был уже совсем близко от Омиа-мони.

Стянул куртку и принялся бить ею по жадному пламени. На траве остались черные пятна ожогов.

Шапка свалилась, куртка плавилась в руках – в ней было слишком много синтетики! Никита отшвырнул ее, стащил толстовку от спортивного костюма и снова начал хлестать по огню. Он бил его руками, топтал, готов был давить его всем телом. Раздирал горло в кашле, задыхался, но не останавливался.

И огонь погас!

Не веря глазам, Никита огляделся – и рухнул на траву, переводя дыхание.

Он не думал ни о чем – он просто дышал. Сильно пахло гарью, но больше ничего и нигде не дымилось. Дуэнтэ дегдэ – лесной пожар – был побежден.

Вдруг что-то защекотало в носу, Никита чихнул. Какая-то паутинка залетела…

Паутинка?!

Он вскочил. Да ведь Омиа-мони по-прежнему опутан паутиной! И сохнут, сохнут нижние ветви, и превратились в комки паутины гнездышки душ…

Никита вскочил и принялся оттаскивать от кедра сухие ветви. Их было много, и паутина взвилась густым белым облаком от его резких движений и опутала верхние ветви.

Да что ж это – еще хуже стало?!.

Никита остановился. Он бессилен один справиться со смертью!

Огляделся.

Тишина тайги смотрела на него.

Да почему же никто из этих шаманов и разных предков даже пальцем не шевельнет?!

Если бы Никита знал какие-нибудь заклинания, он просил бы сейчас помощи у зверей, птиц, облаков!

А вдруг они отзовутся, если позвать? Прилетят на песню бубна?

Бубен! Где он? Где заветный шаманский унгчухун, что поет: «Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!»

Где-то же Никита его бросил?..

Он огляделся – и с трудом разглядел среди пятен сгоревшей травы обугленные обломки пялец, на которые мама когда-то натянула его «рубашку» – по старинному шаманскому обряду.

Бубен сгорел.

– Что ж я наделал?! – в отчаянии прошептал Никита.

Все. Он больше не шаман. Предок Ворон ведь предупреждал:

– Пока у тебя есть унгчухун – ты настоящий шаман!

Ударь в него – и предки помогут тебе.

Но теперь бубна у Никиты нет. Теперь он никто. Он больше не шаман! Он никого не сможет позвать на помощь.

Что же делать?! Разве ему справиться с этим обилием паутины, с этой белой летучей смертью?

Если бы Сиулиэ была здесь… Она бы помогла!

И вдруг почудилось, будто рядом зазвучал знакомый веселый голос:

«Ничего не бойся, Никито́й! Мэрген ты или нет?!»

– Мэрген, мэрген, – тяжело вздохнул Никита и кое-как двинулся вперед.

Он по одной оттащил покрытые паутиной ветки обратно к мертвому дереву и принялся обирать паутину со ствола и длинных игл кедра.

Паутина была очень липкая, забивала ноздри, мешала дышать, склеивала ресницы. Он как-то вдруг страшно устал, пальцы бессильно скребли кору, а паутина не снималась…

Никита прижался к стволу Омиа-мони, обнял его, но ноги не держали. Он медленно сполз на землю и почувствовал, что больше ему не встать.

Стало так тихо, словно паутина приглушила все звуки. И в этой белой, мутной тишине вдруг раздался громкий, почти оглушительный грохот бубна – настоящего шаманского бубна.

Они исходили из глубины тайги:

– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!