Большая книга ужасов — 67 (сборник)

– Да, вот. – Я надавила пальцем на лопатку, чтобы след остался. – Синяк, наверное, будет.

– А кровь?

– Так стреляли-то в собаку! Ее и кровь.

– А… Ну радуйся тогда, укола не будет. Майку выкини. И не реви так больше, весь лагерь на уши подняла.

– В лагере правда опасно. – Вот этого говорить мне совсем не стоило. Во-первых, медсестра не поняла. А во-вторых, я опять разревелась, сама от себя не ждала. Если долго отжимать пружину, она в конце концов выстрелит. Тебе в лоб.

Медсестра сразу проснулась и развила бурную деятельность вокруг моего ревущего организма.

– Так, на-ка градусник. И дай сюда свой живот… Когда ела в последний раз?

Она меня теребила по-всякому: пальпация, температура, кардиограмма. А я все ревела. Знала, что нельзя, но как только я об этом вспоминала, реветь хотелось еще больше.

– Ты так обезвоживание заработаешь! Домой, что ли, хочется?

Домой хотелось. Но было нельзя.

Потом она достала тонометр, и я равнодушно подумала, что дела мои совсем плохи. С моей альтернативной физиологией врачам лучше не попадаться, да и повода обычно нет. На мне же все заживает, как на собаке. Температуру сестра уже намеряла звериную – тридцать восемь, но, похоже, не поверила электронному градуснику. А тонометр – это серьезно. В прошлый раз мне пришлось его разбить, как бы случайно, иначе меня бы взяли не в училище, а в больницу. Тетка потом орала полвечера, пока дядька ей не напомнил, сколько тонометров и градусников перебила она сама.

– Черт-те что! Не реви, не слышно! – Медсестра уже давила на грушу, а мне было все равно.

Она померила мне давление раза три. Потом вскочила и убежала, но ненадолго, только за подмогой. Явился врач, сонный и злой, велел звонить моим и в больницу. Этого делать было нельзя, потому что нельзя совсем. Если меня заберут, то лагерь останется один на один с Падалью. От ужаса я разревелась еще больше.

– Телефон говори.

Я назвала правильный. Только первые цифры – четыреста девяносто пять вместо нужных. Плавали – знаем: это несуществующий номер. Пускай дозваниваются хоть до утра. Мне нужно быть здесь. И успокоиться, в конце концов, нужно, но тогда это казалось невыполнимым.

– Ложись, не сиди! – Медсестра силой уложила меня на кушетку и сунула под ноги валик. – Потерпи, скоро поедешь.

Я даже не спрашивала куда. Сама виновата, сама попалась. Я просто устала. Меня охватила такая апатия, что буквально не поднимались руки хоть что-то сделать для своего спасения. Тонометр тюкнуть, например… Нет, у меня нормальное давление для молодого зверя. А людей с таким госпитализируют. Подростков с таким давлением госпитализируют быстро и крестясь, как бы чего не вышло. Я лежала, ревела и смотрела в окно.

Светало. По лагерю бродили технички в оранжевых жилетах и носились воспитатели с палками и поводком. Меня ищут. Собаку бешеную.

В кабинет постучали, и вошла Оля, волоча за ручку мой чемодан:

– Ты здесь? Что случилось? Наташа велела мне отвезти твои шмотки в изолятор. Заболела? А плачешь чего? – она сыпала вопросами, не давая вставить ни слова.

Медсестра открыла было рот, чтобы ее выставить, но тут под окнами зашумел мотор. Приехали!

– Идемте скорее. Ты идти-то можешь? – Медсестра встала и засуетилась, вокруг меня. Я поспешно поднялась и пошла на выход. Оля с медсестрой – следом.

– Ой, а куда ее?

– В больницу в город.

– А что?

– Ничего страшного, но лучше перебдеть. – Она повернулась ко мне: – Твои родители трубку не берут. Они сами не уехали?

– Ой, точно! – Я сделала вид, что только что вспомнила.

Медсестра покачала головой. Мы вышли во двор, где уже стояла машина «Скорой». Оля шла вприпрыжку, громыхая колесами моего чемодана, и пыталась вытрясти из медсестры подробности:

– Ее собака покусала, да? Бешеная? Девочки говорили…

– Не болтай глупостей! Температура у нее, ясно? И давление. А у нас все койки заняты. Ничего себе смена начинается…

Я понимала, что она врет, но мне было все равно, я еще ревела. Оля тоже это поняла, потому что странно притихла и только молча косилась то на меня, то на медсестру. Мне было все равно. Только когда за мной закрылась дверца «Скорой», я поняла, как влипла.

* * *

Из машины я позвонила дядьке и рассказала ему о том, что было ночью.

Он слушал внимательно, а ответил неоригинально:

– Очень хорошо, лежи в больнице и не высовывайся. Я уже почти в лагере, все-таки задержали меня ночью. Это ты там завывала?

– Я.

– Молодец! А теперь до ночи надо всех оттуда убрать. Есть идеи?

Идей не было. И машина уносила меня от лагеря все дальше и дальше.

2 августа (день)

Шестнадцатая таблица – чистый лист. Считается, что, глядя на него, испытуемый сразу расскажет все, в чем не признавался даже себе. Пусть так, мне не жалко. Психологичка все равно толком не вспомнит, а вспомнит – не поверит. Я все правильно рассчитала: такие дурочки не включают диктофон. Надеются на свою память и навыки стенографии, полученные у бабушки. Хорошо еще, что эта согласилась работать в одну сессию. Другой бы мурыжил меня три дня.

– Душно у вас. – Я скорчила капризную мину. – Пойдемте в холл, там цветочки.