Большая книга ужасов — 67

Киря рассказал ему о ноуте и дневнике. Но друга, похоже, история не впечатлила:

– А дальше-то что?

– Об этом мы узнаем сегодня вечером. Придешь ко мне?

– А как же! Машина неведомо сколько лежала в сыром подполе, и ничего ей не было? Ты гонишь! Только за тем и зайду, чтобы посмотреть на это чудо.

Но вечером Васек не пришел. Отзвонился и сказал, что идет с отцом на рыбалку. Киря даже не обиделся: если хочет человек, то пусть идет. Он уселся поудобнее, раскрыл ноутбук и стал ждать, когда включат свет.

* * *

И вот кончился последний экзамен, мы вырвались из школы с опухшей головой и ощущением праздничной легкости. Лом промычал: «Все», Толстый молча достал бутерброд, а я сразу побежал домой собираться.

Дома меня уже поджидали рюкзак, сапоги и мать с тарелкой супа:

– Сделал дело – гуляй смело. Только недолго.

– Мы в поход собрались, вообще-то.

– Опять ваша Ирина неугомонная?

– Не, втроем…

– Тогда чтобы до обеда был дома! Заблудишься – лучше не приходи!

Я хихикнул из вежливости и принялся за суп.

Толстый и Лом собирались зайти за мной сами, поэтому я не спешил. Я ел и смотрел в окно на улицу, на низенький дом Толстого напротив. Его бабка мыла крыльцо, отмахиваясь тряпкой от назойливого петуха. Петуху приглянулись горошины на бабкином платье, и он не думал отступать. Получил тряпкой раз, получил другой. Горошины, должно быть, выглядели очень аппетитно, петух расправил крылья и кинулся в атаку… И получил на голову ведро грязной воды. Он затряс головой, туловищем и хвостом, как собака, вылезшая из реки, воинственно шаркнул лапой, но бабка Толстого уже подхватила ведро и ушла в дом, беззвучно ругаясь.

С улицы во двор вошел Толстый, шуганул петуха, взбежал на крыльцо и показал мне кулак. При дневном свете оттуда не видно мое место за столом, я проверял. Но Толстый знал, что я дома, обедаю и пялюсь от скуки на его двор. Поэтому он показал мне кулак, покрутил у виска, сделал «большие уши» сперва ладонями, а потом крышками от бидонов, стоявших на крыльце. При этом он корчил рожи. Красиво и самозабвенно, я так не умею. Я взял из раковины замороженную курицу, нацепил на нее посудную мочалку вместо балетной пачки и стал изображать в окне «танец маленьких лебедей». Толстый беззвучно заржал и удрал в дом.

За спиной покашляла мать:

– Поел? Давай брысь отсюда!

– Я тебя тоже люблю.

Я скинул в раковину курицу и тарелку и пошел одеваться. За окном тянулась наша узенькая улица, конечно, она называется Центральной. В доме напротив за темными стеклами Толстый, как и я, собирался в поход. Через два дома (мне отсюда не видно) собирался Лом. Мы толком не знали, куда идем. Нас тянуло к неведомому и страшному, потому что мы глупые были. Сейчас пишу – и самому страшно, а тогда… Ничего мы тогда не боялись, нам было любопытно, и все. Любопытство кошку сгубило.

В лесу кричали птицы, как будто утро, а не ночь, гулял ветерок, в общем, все говорило о том, что мы еще далеко от той поляны.

– Может, здесь остановимся? – ныл Толстый. – Далась вам эта аномальная поляна! Может, и нет там ничего такого. Физичка показала приманочку, чтобы резвее бежали, а вы купились.

– Вот мы и хотим это выяснить! – буркнул Лом. – Впрочем, тебя никто не держит, можешь идти домой.

Толстый обиженно засопел. Я тоже устал, но помалкивал: спорить с Ломом занятие неблагодарное. Да и место то меня тянуло к себе. Я не знаю, что это было: простое любопытство или правда магия аномальной зоны, но мне до скрежета зубовного хотелось еще раз побывать на той поляне. И мой сон…

– Слышишь, Лом! А тебе ничего тогда не снилось? Ну в том походе, помнишь?

– Да муть какая-то.

– Старуха?

– Да вроде.

– Говорила «Уходи отсюда поскорее!»?

– Ты что, подглядывал?

– Ой! Ребят, может, не пойдем? – Толстый даже остановился. – Мне тоже снилась та старуха…

– Угу. – Лом шумно наступил на сухую ветку. – Я, если хотите, узнавал про ту поляну. Отец говорит: там жил людоед. Настоящий, из страшных сказок. Вот вам и старуха без лица. Сожрал.

– Шуточки у тебя! – ворчал Толстый.

А я поверил. Лом так просто глупости говорить не станет. И отец его тоже не из болтунов.

– В войну такое было, я читал. Когда людям жрать нечего, они как звери друг на друга кидаются.

– Не-а. Это был людоед не от голода, а от любви к искусству. Еще до революции жил. И выходил на промысел по ночам. Мог в дом забраться так, что никто не слышал. Так встаешь утром – а бабки нет. Или ребенка. Только весь двор кровью изгваздан. Сперва на волков думали, да только не было в лесу волков. Как только этот дядька у леса поселился, весь зверь тут же и ушел. И собаки каждую ночь выли, пока не околели все. Они ведь чуют.

– Ты говорил, он на той поляне жил.

– Лес тогда меньше был. А может, он и правда жил в лесу, какая разница. Людоед был, факт. Отцу его прабабка рассказывала, а она видела, как люди пропадали. Как их потом находили обглоданными, только зверя никакого не было. Зато был колдун…

– Он еще и колдун?!