Большая книга ужасов — 72

Оче ж наследок той плищей упыриной не всполошится, оче ж клюка набдит оному гонзати нави и оный донде третьего коура на могиле высокой и нагой древо Иудино сыщет, и крестом станет, и воскличет то клятое заклятье тутним гласом от кончания оного, от остатнего глагола до первого, то развезнется удолие, идеже обитель бе, и абие, до брезгу, разится бесследно и монастырь, и стерво, и упырье, и мужи яры, и муж мудры, и мужи лют, и не восстанет сызнова николиже. Жив будет ино овый, коего смерть не имела и коего наследок сей по имени прибавит, числом три.

А зати сего леть, ино самого наследка в стерво обратити.

Рех! О ветре яр и буйен, прими те мое клятое заклятье, и разнеси словеса заветные семо и овамо, во все страны света…»

Ну, осилил наконец! Если сначала Сереге было холодно, то теперь от напряжения стало жарко. И он практически ничего не понимал, кроме отдельных слов. А общий смысл был покрыт, как говорится, мраком неизвестности.

И даже отдельные понятные слова выглядели совершенно нелепо!

Например, «высокая могила». Да как могила может быть высокой?! Ну, глубокая, ну, широкая — но высокая?!

А наследок прямо вот так неумытым не назывался. Но ему предстояло отвергнуть какой-то мыт.

То есть ему что, мыться предложат, а он откажется?!

А «семо и овамо» что за ужас?! А почему слово «аминь» написано в самом начале, хотя, всем известно, оно должно стоять в конце?!

Чушь несусветная!

Серега раздраженно перевернул листок — да так и ахнул, обнаружив, что на обороте тем же самым почерком написан тот же самый текст — на сей раз нормальным русским языком.

«Аминь! За дар твой опасный быть тебе, монах, в могилу живьем помещену и стоять измученному в оковах моих слов, пока внезапно не придет потомок твой, дитя из седьмого поколения, умеющий видеть нежить до полуночи. Этот потомок подкуп отвергнет, призраков, оборотней и прочих колдовских тварей в купальскую ночь победит без меча, без копья и кола осинового, если не настигнет его орда моя, возглавляемая колдуном лукавым, тайным пособником господина нашего дьявола.

Это проклятье мое нерушимое!

Если же тот потомок крика оборотней не испугается, если хитрость поможет ему избежать смерти и он до третьего петуха на холме высоком и пустом Иудино дерево найдет, и крестом встанет, и прокричит проклятье громовым голосом с конца, от последнего слова до первого, то разверзнется яма там, где монастырь стоял, и тотчас, еще до рассвета, исчезнут бесследно и монастырь, и мертвые, и оборотни, и храбрецы, и мудрецы, и злодеи, и не восстанут вновь никогда. Жив будет лишь тот, коего смерть не брала и коего потомок этот по имени призовет, числом три.

А спастись можно, лишь самого потомка убив.

Я сказал! О ветер яростный и буйный, прими мое проклятье и разнеси заветные слова туда и сюда, на все стороны света!»

После этого шло еще несколько заметок, сделанных тем же почерком:

«Всякий, кто действительно умер, но был поднят могильной землей или другими средствами, теперь лишен души и становится зомби (то же, что упырь в русской демонологии). Некоторые упыри подчиняются более сильным собратьям. Отдельные личности являются лидерами среди них.

Если кто-то пребывал в коме или летаргическом сне, но был разбужен, то он остается с душой и впоследствии ничем не отличается от обычного человека.

Пораженный, но не мертвый, а лишь принявший облик упыря, — безвинная жертва, а значит, может быть спасен».

Тоже, знаете, не слишком-то понятно, сердито подумал Серега. Да вообще непонятно!

Впрочем, Серегу эти заметки не слишком заинтересовали. Он глянул на них одним глазом — и снова уткнулся в перевод старинного текста.

И чем больше он в этот перевод вдумывался, тем страшней ему становилось.

Еще бы! Ведь, если верить проклятию, выходило, что именно ему, Сереге, наследнику монаха из седьмого поколения, предстояло этой ночью купальской — а ночь на Ивана Купалу, как известно, не простая, а чудесная ночь, вот почему именно нынче творятся в лесу всякие невероятные вещи и даже оживают мертвецы, про это и монах говорил! — отвергнуть подкуп и разрушить проклятие, которое тяготеет над монахом и остатками старого монастыря.

А какой подкуп? Монетки серебряные, некогда принадлежавшие игумену-колдуну? Да, Серега их однозначно отверг, на ветер, можно сказать, пустил!

И еще он сможет спасти каких-то троих, выкрикнув их имена. Но чьи имена кричать?!

А сначала следовало найти высокий холм (оказывается, слово «могила» — это холм, а сама могила — керсть, с ума сойти!) с каким-то Иудиным деревом (такого по биологии не проходили!), встать крестом (то есть руки в стороны развести, что ли?!) и прочитать проклятие задом наперед.

Что характерно, успеть все это сделать предстояло до третьих петухов.

Ладно, крестом встать любой дурак сумеет. Высокую могилу, в смысле холм, найти, наверное, тоже реально, тем более что время до третьих петухов пока что есть. С Иудиным деревом сложнее: кто знает, что это за дерево такое?! Но самое невыполнимое — прочесть всю эту несусветную нелепицу-невнятицу с конца до начала…