Школьники стояли слегка покачиваясь, будто вросли в пол коридора. Они были похожи на водоросли, которые едва заметно колышутся под толщей воды. И чуть зеленоватый болезненный цвет кожи только дополнял сходство с растениями. Волкогонов поймал себя на мысли, что эта безумная картина его напугала бы до полусмерти, если бы он уже не утратил способность пугаться. Ученики — это мелочь, а вот медленно приближающаяся сзади Грехова…
Роман против воли обернулся и встретился с бесцветными бельмами, в которые превратились глаза учительницы химии. И как только он заглянул в эти водянистые лужицы, в которых не осталось ничего человеческого, в голове зазвучал бесстрастный голос:
— Ты не убежишь, человек. Я не позволю. Каждый закуток этого здания — я. Каждая пылинка, каждый камень, каждый организм… Вокруг тебя — только я. И скоро я буду везде. Тебе некуда деваться. Покорись.
Фигуры-водоросли со всех сторон, как по команде, подняли руки, пытаясь дотянуться до Волкогонова, схватить, удержать.
— Покорись. Покорись. Покорись… — неслось со всех сторон. Этот рефрен разрывал мозг, ввинчиваясь в него тонким сверлом, вспарывая тупым лезвием плоть, мысли, душу.
Не в силах больше терпеть, Роман закричал. Вопль будто выключил заевшую пластинку: голоса разом стихли, тела замерли на середине движения.
На секунду коридор школы заполнил шаркающий звук неловких шагов Греховой. Фигура женщины подергивалась, переставляя ноги, размахивала руками, как веревками. Больше всего сейчас Лариса Николаевна напоминала тряпичную куклу, которую за нитки ведут неумелые руки ребенка. Голова мотылялась из стороны в сторону, и, наверное, это все смотрелось бы довольно смешно, если бы не застывшее пустое выражение лица с белыми пятнами вместо глаз. «Они же все как зомби из кино», — глотая слезы, подумал Волкогонов и нервно хихикнул.
Если бы кто-то посмотрел сейчас на него со стороны, то вряд ли бы поручился за то, что парень в здравом уме. Роман и сам не был уверен, что сохранил рассудок. Наверное, в такой ситуации только голливудские супермены способны оставаться хладнокровными и адекватными, а шестнадцатилетний школьник, к сожалению, совсем не подходил на роль героя… Но именно ему она и досталась.
И предъявлять за это претензии было некому, как и рассчитывать на чью-то помощь. Волкогонову оставалось только собрать в кулак всю волю, остатки смелости и попытаться вырваться из проклятого здания школы, где апейрон царил уже безраздельно.
Роман побежал. Люди-водоросли раскачивались прямо перед ним, обступая со всех сторон. Они снова ожили, протягивая к нему руки, пытаясь схватить, задержать.
— Остановись, человек, — несся вслед шипящий голос из сотни ртов. И парню показалось, что в нем проступает недоумение. — Я поделюсь с тобой своей силой, ты тоже станешь всемогущим. Остановись.
Но Волкогонов и не думал сбавлять ход. Сцепив зубы, он бежал к лестнице, стараясь не смотреть по сторонам. Хотелось зажмуриться, чтобы перед глазами перестали мелькать эти проклятые фигуры. И когда он оказался на лестничной площадке, на секунду тишина даже оглушила его: здесь никого не было.
Роман прекрасно понимал, что это иллюзия — протовеществу не нужны посредники. Стоило ему добраться до сознания парня, и спасения уже не будет. До боли сжав в руке иридиевую плату и из последних сил нанизывая на спасительную нить бусины стихов, Волкогонов побежал вниз, перескакивая по пять ступенек за раз.
Складывая в голове лихорадочные строчки, пытаясь удержать перед глазами образ Юли, парень даже не заметил, как оказался на втором этаже. В коридоре было пусто, а спасение приблизилось на один этаж, но в ту секунду, когда Роман подумал, что может перевести дух, дверь кабинета биологии открылась, и перед ним появился Личун. Толстая фигура «ботаника», который постоянно цеплялся и к нему, и к Масляеву, в первое мгновение вызвала даже радость. Но потом Волкогонов увидел белые глаза учителя, и к горлу подступил ком.
— Школа — неисчерпаемый кладезь знаний, — скрипнул искаженный голос преподавателя биологии. — Очень удачно, что мое рождение произошло именно здесь. Это открыло доступ к неисчерпаемым базам информации, к учебникам, к научным работам. Я думал, что человечество довольно далеко продвинулось, но потом понял, что это не так. Только единицы из вас стремились к знаниям, только единицы оказались способны оценить бескрайний потенциал науки… Если бы ты, глупец, хотя бы десятую долю своей страсти вложил в учебу, перед тобой открылись бы невероятные горизонты, возможность изменять мир… Но вам, бестолковым людишкам, ни к чему такое могущество, вы игнорируете его, пренебрегаете. И за это будете уничтожены, как бесполезные насекомые.