Большая книга ужасов — 74

Нет таких секретов, которые бы я не смог раскрыть.

Живой ли организм — я стану его клеткой, ядерной или безъядерной. Я с легкостью создаю цитоплазму, ядро, внутриядерное пространство. Это так же легко и забавно, как игра в кубики у неразвитых человеческих существ.

Я могу расковыривать ядра и митохондрии, проникать и моделировать хромосомы, сдвигать и раздвигать молекулы и нуклеотиды ДНК.

Я могу нырять глубже. Молекулы ДНК и РНК. Атомы.

Я ныряю все глубже: ядро атома, протоны и нейтроны.

И сразу выворачиваю наизнанку — Галактика!

Звезды, газ, пыль и темная, черная материя — такая же тайная, впитывающая, как и я в первые минуты моего рождения.

Неужели есть то, что я не могу разгадать?

Во что не могу превратиться?

Сквозь слезы парень смотрел на неподвижные фигуры людей-кукол, на такие привычные, но ужасно чужие пролеты улиц, на дома, казалось, навеки отсыревшие от постоянного дождя. Все, что он видел, должно было быть родным, вселять надежду, давать силы, но, увы, теперь город, в котором Волкогонов вырос, сделался далеким и незнакомым. Бездушным. Все существо парня заполнили пустота и безнадежность. Он перепробовал все, что только мог, но ничего не сработало. Апейрон выиграл, не оставив людям даже малейшего шанса. Все усилия оказались напрасными, скоро Землю поглотит сверхразум, использующий людей, как бессловесное сырье, и не останется ничего.

Роману было сложно представить себе это «ничего», но что-то в душе подсказывало, что большей утраты быть просто не может. И не у кого искать помощи.

Такой горечи и одиночества он еще никогда не испытывал. Ему не у кого было попросить помощи, не к кому было обратиться за советом или поддержкой. В кино у главного героя всегда были соратники, помощники и наставники. По сути, он никогда не оставался один, потому что всякий раз находился человек, готовый помочь. А у Волкогонова не оказалось никого. Друзья превратились в бессловесных марионеток, и даже если бы он захотел обратиться к кому-то из них, попытался вывести из этой кошмарной летаргии — апейрон сразу бы узнал, и для людей это могло закончиться весьма плачевно.

Было очень странно, что всесильное протовещество сохранило ему жизнь, когда с помощью своих людей-кукол могло в секунду разорвать на части. Мало того, оно не только позволило ему продолжать жить, но даже оставило свободу. Почему — парень не знал. Он мог только предполагать, например, что сверхразум оставил его «на закуску», решив посмотреть, что станет делать человек, лишенный всего, ради чего у него был смысл бороться. Или, возможно, апейрон просто не смог совладать с глупым по уши влюбленным поэтом. Или банально потерял к нему всякий интерес, удостоверившись, что гораздо сильнее. Какой бы вариант в итоге ни оказался верным, это ничего не меняло. Роман остался жив и свободен, но ничего не мог предпринять: все пути к спасению были отрезаны.

В какой-то момент у Волкогонова вспыхнула надежда, что родители или кто-то из знакомых взрослых может еще оставаться вне власти апейрона, и они смогут как-нибудь ему помочь… Но тут же в голове всплыл чудовищный образ мамы и папы, неподвижно сидящих на кухне с оплывшими, покрытыми зеленоватой патиной лицами. Глядя на то, что творилось сейчас на улицах, вряд ли стоило рассчитывать, что возраст, жизненный опыт или положение в обществе смогли бы кого-то спасти от влияния протовещества. А даже если бы и нашелся такой человек, о чем его просить, какую помощь один слабак смог бы оказать другому? Перед внутренним взором Волкогонова чередой шли застывшие лица учителей, завуча, Ларисы Николаевны Греховой и Кузьмича, выстраиваясь в кавалькаду безнадежности и страха.

Вспомнив, что даже удивительный старик-сантехник не смог противостоять апейрону, Роман еще ниже опустил голову. Если уж Кузьмич не смог сохранить разум и свободу воли, то что сможет сделать слабый мальчишка, оставшись в одиночестве? Поддержки искать негде. Некому даже обнять его — все, кто любил бесшабашного поэта, теперь не помнят о нем…

Те, кто любил… Эти слова внезапно обожгли Волкогонова изнутри, как глоток едкой щелочи. Юля! Она тоже оказалась в лапах апейрона. Она тоже подчинилась его всепоглощающему влиянию. А значит, в ее сердце не было любви. Значит, чувства самого Романа оказались односторонними, без взаимности.