Большая книга ужасов – 81

Отъехала дверь нашего купе – дед выглянул. Тут же уехала обратно. В коридоре завозились, опять лязгнула откидная лестница: на таких маленьких станциях очень короткие остановки.

– Спасибо, девочка. За чайком я сам подойду. – Голос вроде стариковский, а звонкий, без шамканья. Я из купе в другом конце вагона слышала каждое слово, будто наш новый попутчик всю жизнь проработал в театре.

В голову мне тут же ударила кровь, и пульс застучал вдвое быстрее, чем положено. Тревога! Я втягивала носом воздух: не так-то это просто, когда дыхание учащается.

Мыло. От старичка пахло мылом и чем-то вроде картошки, крахмалом, кажется. Да, похоже, он крахмалит воротнички рубашек. Он подошел к нашему с дедом купе и постучал.

– Ир, ты чего? – Катя нехорошо на меня глянула: неужели тоже чувствует? Или это у меня лицо такое?

– А? Ничего. Спать пора. Пошли. Заодно заценю нашего нового попутчика.

– А по голосу он старый! – Но карты все-таки смешала и пошла со мной на выход.

– Соскучитесь – приходите, мы еще долго не ляжем. – Фиалка говорил это уже нашим спинам.

В коридоре горел свет, и вагон от этого выглядел как-то по-больничному.

– Что-то твоя маман признаков жизни не подает.

– Самой странно. Спать она бы без меня не легла. Зачиталась, может? Тогда сейчас начнется…

– Идем провожу.

– Точно. При тебе она сильно орать не будет.

Мы прошли в другой конец вагона, всего-то с десяток шагов, и с каждым шагом мой пульс выстукивал все быстрее. Чепуха. Чепуха, ерунда. Если бы что-то уже случилось с Катькиной матерью, я бы заметила. Я бы услышала, я бы почувствовала, я бы…

Катька толкнула дверь – темно. Она тихонько вошла первой, я заглянула в купе. В луч света из коридора попали ноги в розовых носках. Катька зашипела «пока», приложив палец к губам и закрывая дверь перед моим носом, чтобы свет не разбудил мать. Я бесстыже просунула голову в дверь и прислушалась: дышит? Дышит. Нервная я стала в последнее время!

– Ир?

– Спокойной ночи. – Я быстро ушла по коридору в наше с дедом купе.

У нас не скучали. Еще из коридора я услышала бодрый голос нашего нового попутчика:

– Я ему говорю: «Что ж ты не подготовился, у тебя три месяца было!» А он: «Ну лето же, какая тут подготовка». И глаза такие честные-честные – видно, что крик души.

– Здрасьте.

Старики уставились на меня с видом «Это еще кто?». Да, новый попутчик правда старик. Древний, старше деда, за морщинами глаз не видать. А голос – хоть со сцены пой, учительский такой голос.

– Внучка моя. Курсант Варшавская. А это Роман Андреевич, преподаватель, как я.

Хана тебе, курсант Варшавская: встретились два препода! Я вытянулась по стойке «смирно» и пролаяла как в строю:

– Здра! Жла! Рман! Дреич!

За стеной в соседнем купе дружно заржали мальчишки. А этот улыбался как Дедушка Мороз, которому стихи с табуретки читают.

– Оторва, – довольно пояснил дед. – Где была?

– В карты играла. – Как будто он не знает. Но ему важно, чтобы я ему отчиталась при этом Андреиче.

– Выиграла?

– Так точно! – Соврала, чтобы отстали.

– Тогда отбой. А мы пойдем принесем чаю.

Они ушли, чтобы дать мне переодеться, но я, конечно, не стала: обстановка не та. Завернулась в спальник в чем была и притворилась, что сплю. За стенкой громко болтали мальчишки, колеса мерно стучали, и мне отчего-то становилось спокойнее.

Может быть, я ошибалась? А дед? Он ведь чувствовал то же самое, даже еще сильнее – аж заболел! Но это как раз легко объяснить: если ты все время дергаешь младшего по званию со своим чаем и ковыряешься в его голове как в собственном чемодане, то в конце концов он тоже начнет улавливать твои мысли и ощущения. Как и ты его. В общем, один из нас ошибся, второй подхватил – почему бы и нет?

Отъехала дверь, вошли старики, звеня подстаканниками. Я старательно подделывала ровное дыхание спящего, но дед не слушал. Он болтал с попутчиком и, кажется, был рад, что встретил такого славного парня.

– …А в кабинете у нее росла огромных размеров пальма с лохматым стволом. Знаешь, как будто у кого-то волос надергали и прилепили. И всякий раз, поливая эту пальму, русичка хитро улыбалась и поглаживала себя по парику. Мы, пацаны, ржали!..

– А ведь так и надо жить! – подхватил Андреич.

Его звонкий театральный голос как будто уходил под воду: не хотела же я спать, не хотела!

– …Спокойно и с юмором.

– Угу. – Даже сквозь полусон я слышала, как замедляется дыхание деда, и это было плохо. Я толком не соображала почему, но внутренний голос орал «Бежим!» – а я не могла двинуться с места. Внутренним взором я даже видела, как замирают в одной точке дедовы зрачки. Транс, он впадает в транс! Его, старого волка, гипнозит какой-то левый хмырь!

– …Нам часто приходится терять – так что же теперь, не жить из-за этого?

Поезд между тем замедлялся. Колеса стучали ровно и спокойно, как сердце, от этого казалось, что весь поезд дышит в унисон.

– Мы часто теряем, – повторил Андреич. – Но надо идти вперед, иначе застрянешь, залипнешь на своих потерях – и сам не заметишь, как превратишься в овощ.