Большая книга ужасов — 81

Я все-таки посчитала его пульс и немного успокоилась: триста ударов в минуту – не очень-то похоже на человека. Но если я все-таки права? Если все-таки подошел срок, если звезды встали как надо и дед у меня на глазах перестает быть собой? Что такое девять лет для деда? Они могли пройти, а он и не заметил – и вот прямо сейчас становится человеком. Наверное, каждый зверь об этом мечтает, но тогда мне было совсем не радостно за него. Человек слаб и болеет. Как будто все стариковские болячки, которые не касались деда много лет, навалились разом. Ох, как похоже!..

– Постарайся вспомнить.

– Не могу. Зови врача и всю больницу, пусть делают со мной что хотят. Мне плохо.

Его лицо было уже не бледным, а серым. И тогда я поверила. Схватила городской телефон, не услышала гудка, бросила, схватила мобильный…

– Ох сдадут нас с тобой в поликлинику для опытов!

– Стой! Дай-ка мне телефон. И выйди.

Я сделала, как он велел и, только оказавшись на своем кухонном столе, подумала, что не в «Скорую» он будет звонить, раз меня выгнал. Если так, то, может, еще обойдется?

Он висел на телефоне минут сорок. Все это время я сидела на столе и опять звала Антенну: от болтовни с ним мне всегда становится легче. Я не могла толком сосредоточиться и даже выровнять дыхание. Но он меня услышал, он сильный.

– Пятница, а ты не рада.

– Дед заболел.

– Он у тебя один?

– Да. Нет. Какая разница!

– Страшно, знаю. Покажи-ка мне его.

Я наконец-то выровняла дыхание и стала показывать Антенне деда. Как он смешно злится на лекциях, когда мы его достаем, и кидается скрепками в первые ряды. У него на столе целая коробка этих скрепок, которые никогда не кончаются. Когда он увлеченно о чем-то рассказывает, то вырывает из тетради листок (из любой подручной тетради, чаще всего это тетрадь кого-нибудь из нас, учеников), и делает самолетик или журавля, а потом запускает в аудиторию на кого попадет. Никто на него не сердится, потому что хозяин пострадавшей тетради автоматически получает пятерку.

За рулем он насвистывает и старается помахать ручкой каждой уличной камере. Дома валяется на диване с книжкой и зачитывает мне вслух интересные места. Чаще всего неожиданно, я вздрагиваю через раз.

– Смешной. А у меня вот не было деда. Не говори с тоской: их нет; но с благодарностию: были.

– Тьфу на тебя!

– Вот и не придумывай лишнего. Поправится твой дед.

– Нам сегодня уезжать.

– Ты мне весь месяц об этом талдычишь. Соскучилась по сестре?

Я не успела ответить. Перед глазами возникла картинка – и все, что я хотела сказать, вылетело из головы. Я увидела серую бетонную стену, завешанную инструментами. На первый взгляд это был гараж – но только на первый. Никто не станет ставить в гараже железную немецкую дверь со звукоизоляцией. У тетки в городской квартире такая. Инструменты в гаражах тоже обычно другие. Не топор, не ножи и не ножовка-струна – у этой самый невинный вид, пока не узнаешь, что это такое. В гаражах бывают окна и не бывает таких здоровенных металлических столов, как будто упертых с рынка.

…Под потолком горела одинокая лампочка, и вроде в помещении было чисто и людей не было, а мне так и стучало в голову, что здесь обычно происходит…

– Опять ужастики на ночь?

– Извини. Ничего по телику путного нет, вот и смотрю что попало со скуки. Впечатлительный стал, старею. Не идет у меня из головы этот фильм.

– У меня бы тоже не шел. Интернет? Дивиди? Там хоть выбирать можно, что посмотреть.

– Веришь: до сих пор не освоил.

– Ну хоть кассетный видеомагнитофон у тебя должен быть?

– Сломался. – Голос в моей голове стал гнусавый и булькающий – смеется? Впервые слышу, как смеются в телепатическом разговоре.

– Вот ты и смотришь по телику всякую муть!

– Ладно, иди к деду. Ехать небось пора.

Антенна отключился, и почти тут же меня позвал дед. Он стоял в прихожей, обутый и с сумкой, я не могла слышать, как он собирается.

– Давай быстрее, выходить пора. – Еще бледный, но видно, что ему лучше. – Семь. Семь лет прошло, не переживай. Петрович точно помнит.

Я не стала спрашивать, при чем здесь Петрович. Только еще раз подумала, на какие чудеса способна звериная интуиция. Даже болезнь изобразить может, лишь бы добиться своего. Лишь бы не ехать!

* * *

На вокзале, среди обычной толкотни, меня даже немного отпустило. Запах рельсов и вид горящих фонарей отчего-то всегда меня успокаивали. Пассажиры с чемоданами шли на поезд торопливой нестройной колонной – и мы с ними как часть этого муравейника. В муравейнике всегда спокойнее.

Вагон нам достался первый, и около него было меньше всего людей. Когда двери открылись и вышла проводница, рядом оказались только мы с дедом и еще человек пять. Все прочие вагоны, насколько хватало глаз, тоже не спешили штурмовать нетерпеливые пассажиры. Честно говоря, на платформе было неприлично мало народу.