Большая книга ужасов – 91

– Ну, значит, старушка плачет, а ведьма Ульяна на нее кричит: «Перестань реветь! Быстро говори, куда гадюки рожать гадючат приползают? Ты сболтнула как-то, что знаешь! Пойду туда, потом зелье сварю – и добьюсь своего! Так или иначе, изведу мальчишку, пусть его отец помучается! Все же ответит он за своего предка!»

Катька Крылова перевела дух и непривычно серьезно сказала:

– Тимофеев, ты понимаешь? Мальчишка, которого Ульяна хочет извести, это ты!

– Понял, чего тут не понять! – буркнул Васька. – Что ты еще слышала? Куда ведьма собирается идти?

– На какую-то Гадючью горку, – быстро ответила Крылова. – И успеть туда ей надо обязательно к самому восходу солнца, прежде чем гадюка своих гадючат пожрет! Брр!! – передернулась она. – Это же ужас что такое! Ну и нравы у этих ведьм! Давай уже скорей обратно превращаться, Тимофеев! – В голосе ее вдруг зазвучали слезы.

– Погоди, не верещи! – приказал Васька, и Крылова притихла. – Инфа и в самом деле ценная, спасибо тебе. Значит, говоришь, Ульяна пойдет на Гадючью горку…

Он помнил, что про эту горку упоминал Кузьмич, когда рассказывал, как его прокляла бывшая ведьма Марфушка, ныне Марфа Ибрагимовна. Наверное, это такое специальное место у всех здешних ведьм, где они или проклятия произносят, или собирают какую-то траву, чтобы приготовить смертельные зелья. И одно из них будет сварено для Васьки Тимофеева…

Ну, надо еще его заставить, чтобы он выпил отраву! Теперь Васька знает, что Ульяна может ему что угодно подсунуть, и он будет держаться настороже. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен! И все же как бы умудриться подсмотреть, что именно будет делать Ульяна на Гадючьей горке? Вдруг пригодится? И вообще, надо быть в курсе планов врага…

Надо ее опередить. Катька сказала, что Ульяна должна быть там к восходу солнца…

– А ты не в курсе, Крылова, ведьма еще из дому не вылетела?

– Вроде нет, – ответила Катька, опасливо оглянувшись.

– Отлично, – кивнул Васька. – Тогда я побежал.

– Куда? – резко спросила Крылова. – К Любашке своей хочешь вернуться? Что ты в ней нашел, не понимаю!

– Я вот тоже не понимаю, – буркнул Васька, – что Борька в тебе нашел! А побежал я на Гадючью горку!

* * *

А Тимофееву снова не удалось выспаться! Жена разбудила.

За окном уже чуть брезжило, близился рассвет, но вставать было еще явно рано.

– Что?.. – мучительно простонал Тимофеев.

– Проснись. Пойдем посмотрим, что он делает, – прошептала Вера Сергеевна. – Я одна боюсь. Днем еще как-то ладно, а ночью… я его боюсь!

Не составило труда догадаться, о ком шла речь. Тимофеев подумал, что бояться собственного сына – это даже круче тех непоняток и жутей, которые происходили с ним на кладбище. Однако он не сомневался, что все это каким-то образом связано. Поймет каким – выпутается из паутины ужаса и семью выпутает.

Вот только как понять?! Жаль, не успел у знахаря Кузьмича спросить.

– Пойдем посмотрим, – согласился Тимофеев, вставая и вслушиваясь в скрежет и царапанье, которые доносились из коридора.

Они с женой прокрались к двери, и, как только открыли ее, Тимофеев включил свет в коридоре. И родители невольно вскрикнули, увидев сына, который изо всех сил тряс дверь в кладовку и царапал ее ногтями, да так, что на покрашенном дереве оставались глубокие борозды.

– Васенька! – жалобно простонала Вера Сергеевна. – Что ты делаешь?

– Там крыса! – буркнул тот, щурясь от яркого света и злобно косясь на родителей. – Проклятая крыса!

– Какая еще крыса, ты что? – изумился Тимофеев. – Сроду у нас ни крыс, ни мышей не было.

– А жаль, – пробурчал сын, – я бы их всех…

Он осекся и продолжал с удвоенной яростью царапать дверь.

– Васенька! – всхлипнула Вера Сергеевна. – Перестань! Тебе почудилось!

– Да вы что, оглохли? – грубо фыркнул сын, падая на четвереньки и пытаясь ногтями выцарапать что-то из-под двери. – Не слышите, как крыса пищит?

И Тимофеев вдруг и в самом деле расслышал слабый писк, доносившийся из-за двери: жалобный, перепуганный, умоляющий о спасении писк. Но это была никакая не крыса, это жалобный женский голос умолял: «Спаси, голубчик! Помоги!»

Слова эти прозвучали настолько отчетливо, что Тимофеев даже оглянулся на жену, изумляясь, что она ничего не слышит. А вот Васька… Васька услышал!

Ох, как злобно вспыхнули его желтые глаза! Впервые Тимофеев заметил, что у его сына не светло-карие, а совершенно желтые глаза. А зрачки не круглые, а… вертикальные… будто у кота!

– Крыса пищит! – вскрикнул сын. – Я не могу открыть! Помогите мне!

И только тут до Тимофеева дошло, что раньше дверь открывалась совершенно спокойно. Ее держит кто-то изнутри, что ли? Не тот ли, кто там так жалобно пищит и умоляет о спасении?

Крыса… А ведь словом «крыса» обозначают и предателя!

Предатель в кладовке?! Что за чушь! Да ведь там нет ничего, кроме всякого старья!

Нет, там есть еще кое-что… Там спрятана половинка портрета, которая ночью подсказала Тимофееву отправиться на кладбище и поговорить с предком!

Он оттолкнул сына и с силой дернул дверь. Та распахнулась сразу, однако Тимофеев успел схватить свернутый в трубку холст прежде, чем Васька ворвался в кладовку.