Большая книга заговоров – 4

Едва отдышавшись от мороза, она заплакала. Плакала тоже по-детски, тоненько и жалобно. Иней на ее бровях и ресницах таял и смешивался с ее слезами. Выглядела она такой жалкой, что я стала поглядывать на бабушку, ожидая, что она строго пресечет рыдающую женщину. Обычно она так специально делала, чтобы плач не переходил в истерику. Она и меня учила: «Когда будешь знахарить, никому не позволяй рыдать, иначе все сердце себе сорвешь. А чтобы ты могла помогать больным, ты должна быть крепкой и здоровой. Пресекай слезы сразу, уговоры жалостливые только лишь распаляют слезы, а строгость быстро образумит». Но в этот раз бабушка молча встала с табуретки и подала гостье стакан воды. Я поняла, что бабушке жалко эту маленькую женщину.

Выпив воды, женщина успокоилась – наверняка бабушка успела шепнуть свое словечко.

Женщина осталась у нас ночевать, успокойные слова действовали, и она уже без слез рассказала свою историю, которая потрясла мое детское воображение.

Вот рассказ Нины: «Моя мама родила двойню: это были я и мой брат. Брат родился крупным, а я была маленькая, как кусок мяса. Меня выходили, а вот брат умер. Мама сильно об этом не горевала, ведь у нее, кроме меня, было уже семеро детей. С утра до вечера работали, а есть было нечего. И когда мне исполнилось 15 лет, мама отдала меня за нашего деревенского дурачка. Все знали, что он ненормальный. Знала и моя мама. Но время было очень голодное, а мать моего будущего мужа дала моей маме слово, что не оставит нашу семью без помощи. Ради остальных детей мама пожертвовала мною, и я ее не виню. Семья моего мужа была из кулаков, зажиточной. На них работала половина нашего села. Почему именно меня, голодранку, выбрали в снохи? Да потому, что на меня положил глаз их Федот. Увидев меня однажды, Федот стал каждый Божий день сидеть возле нашей хаты и не уходил. И тогда его мать пришла уговаривать мою мать отдать меня за Федота. Так я из грязи попала в князи. Еды у них было полно. Масло и мясо на столе были каждый день. Сливки они пили, как воду. Сперва я их боялась, но потом поняла, что свекровь меня балует и опекает, как дочку. Однажды она купила мне в городе красивый наряд, и когда я его надела, она с восхищением в голосе сказала: «Сколько я тебя знаю, все на твою красоту удивляюсь. Хороша же ты, девка, ни у кого у нас в селе нет такой сношеньки, как ты. Тело у тебя белое, как сахар, глазки, как смола, черные, косы ниже колен, а махонькая ты, как кукла немецкая!» В то время в местной торговой лавке продавали немецкую куклу. У куклы глаза открывались и закрывались. Вот эту куклу свекровь, Улита Панкратовна, принесла мне в коробке, выстеганной атласом. Свекровь лично любила вплетать мне в косы атласные ленты и все приговаривала: «Это ж надо такую красу иметь, что даже дурачок неразумный и то эту красоту углядел».

Так прожили мы с моим мужем два года. Ругаться не ругались – он смирный был. Но любить я его не любила, да и любви я тогда не понимала. А порой я им брезговала, но вида никогда не подавала, знала, что он сын моей свекрови, а она его жалела и любила. Спать мы с ним не спали, лежали, как брат с сестрой. Было ли что у него ко мне мужское, не знаю, скорее всего, смотрел он на меня просто как на картину и то сидел, в носу ковырял. И еще любил он уходить на речку и бросать камни в воду. Однажды он ушел и больше не вернулся. Через неделю выловили его за 10 верст от села.

После его похорон свекровь сказала мне: «Не уходи от нас, Нина, не бросай нас». Сынка я своего глупенького любила, а он тебя полюбил. Я тебе все завещаю, все, что у меня есть, отдам. А есть у меня очень многое, ведь отец моего мужа, мой свекор, был купцом и все потом осталось нам. Я послушала и согласилась. Да и куда идти: дома нищета, а я уже привыкла к пышкам и сливкам. А перед Пасхой свекровь моя заболела и преставилась. Сперва я не знала, как поступить со своим богатством. Матери сказать – они сразу у меня все забрали бы. Вот я и решила: буду своим потихоньку помогать, а всей правды им не скажу.