Большая книга заговоров–4

Примерно три месяца назад я ехал по трассе, и мою машину вынесло на встречную полосу. Отделался я тогда легким ушибом, но машина была сильно изуродована, и еще я зацепил дорогую иномарку, к моему счастью, она не очень сильно пострадала. Тем не менее владелец дорогого автомобиля предъявил мне счет не только за машину, но и за моральный ущерб – так он заявил.

Денег у меня таких не было, и я ему прямо об этом сказал. Но компания, ехавшая в том автомобиле, избила меня и забрала все документы. Я понял, что с этими людьми лучше не судиться, и стал думать, где взять деньги к указанному братвой сроку.

Продать мне было нечего, нет у меня ни дачи, ни квартиры, а теперь и машины нет. Жил я в общежитии, так как родом из деревни, да и дома я не был целых пять лет.

В надежде на то, что моя мать продаст свой скот ради меня и возьмет в совхозе кредит на свое имя, я собрался и поехал домой в деревню. Вначале у меня мелькнула спасительная мысль не возвращаться в город, осесть в деревне и просто потеряться. Но я тут же подумал, что это мне не поможет. Они по паспорту вычислят мою деревенскую прописку, и тогда будет еще хуже.

Когда я приехал в свою деревню, то удивился тому, как все изменилось за пять лет моего отсутствия. Мама сильно состарилась, болела, давно уже не держала скотину, так как некому было запасать сено. А совхоз наш полностью развалился, и ни о какой ссуде не могло быть и речи. Я с ужасом думал о том, что выхода из моего положения нет. Дома – шаром покати, в шкафчике вместо продуктов лежала куча маминых лекарств.

Я не стал ей рассказывать о своей беде. Она и так без конца хваталась за сердце и говорила, что теперь, когда она меня наконец-то увидела, можно умирать. Она говорила:

– Я Бога просила не дать мне умереть, пока с тобой, сыночек, не увижусь.

От этих слов у меня самого сердце заходилось болью, и я успокаивал маму, что у меня все хорошо и ей не о чем беспокоиться.

Мама жарила картошку и рассказывала мне деревенские новости. С ее слов стало ясно, что в нашей деревеньке тяжело живется всем, кроме Остаповых, и то потому, что сын у Остапихи плавает по заграницам. У них и видики, и все, что душе угодно. Живая вода – и то есть.

– Правда, Остапихи-то нет, а Колька еще из плаванья не вернулся, вот я и приглядываю за их домом. Богатство-то у них ого-го какое! Хотя кому тут у нас воровать-то. Молодежь вся в город убегла, а старики по домам. Живем плохо. Свет редко бывает, все стараются управляться днем, вечером, в темноте, много не наработаешь.

Я слушал мать, но в моей голове уже зацепилась мысль о богатстве Остаповых. Из слов мамы я понял, что их дом остался без присмотра.

«Вот у кого можно взять деньжищи», – подумал я, и эта мысль не покидала меня ни на минуту.

В деревне темнеет рано. Я сказал матери, что хочу прогуляться, но она не слышала – уснула. Я тихо прикрыл за собой двери и направился к дому Остаповых. На дверях их дома висел огромный замок, который был виден даже через ограду. Значит, Остапиха не приехала, а судя по времени, и не приедет. Автобус из города в это время не ходит. Видимо, она заночевала у знакомых в городе.

«Не расторговалась», – радостно подумал я.

Поковырявшись в замке, я его снял вместе с петлей. Когда я вошел в дом, у меня возникло такое чувство, будто в комнате кто-то был. Не выдержав, я щелкнул зажигалкой. Прямо передо мной стояла старуха. Руки у нее лежали на груди, а глаза были прикрыты. Если бы она не стояла, то я мог бы поклясться, что она спала. Я дернулся и сильно ушиб плечо. По деревне я несся, как ненормальный. Пока я летел, лай соседских собак стоял такой, как будто не я, а волк бежал по деревне. Только в своем дворе я перевел дух и стал размышлять, кто же мог находиться в доме Остаповых, если на двери висел замок. Я прошел на кухню и сел за стол. Вошла мать и спросила, не болит ли у меня что и почему я не сплю. Не ответив на ее вопрос, я задал ей свой:

– Мама, а кто еще у Остаповых живет?

– Да никто, – ответила мать, – бабка умерла месяц назад, и мы ее похоронили без Кольки, он ведь в плавании. Похоронили Авдотью всем селом. Да я же тебе об этом утром рассказывала, что дом у них закрыт, и я по нашей с ней дружбе приглядываю за двором. Только ты не слушал меня и о чем-то думал. Скрытный ты какой-то стал, город-то, видно, всех хорошо обламывает. Уезжают из села смешливые, а приезжают угрюмые. Беда, да и только.