Большая Красная Кнопка

Сухие безводные годы, десятилетия морозов, землетрясы, голод, сыть.

Героев. Герои ведь тоже свои были. Гомер, Курок, я. Егор вот. Он, конечно, не до конца герой, но он героев видел. И расскажет потом своим детям про наш великий поход. Про чудовищ, про предательство, про самоотверженность. Про то, как мы кровью истекали, теряли пальцы, теряли близких, но все равно вперед шли, несмотря ни на что. Он расскажет, а потом, глядишь, стихи сложат, книжки сочинят, а пройдет двести лет, и те, кто эти книжки прочитает, совсем не поверит, что такое могло быть. Руины зарастут лесом, поверх разрушенных городов протекут реки и раскинутся озера, возникнут новые поселения, кости истлеют, а подземелья провалятся сами в себя, и все чудовища вернутся туда, где им и положено пребывать. В сказки.

Прочитают – и не поверят. Станут пугать сумраками непослушных детей, станут наряжаться в них на праздники, маек с их изображением понаделают.

Наверное, ради этого стоит. Вот как раз ради этого.

Ради жизни.

Телецентр. Архив. Кнопка. Уже совсем рядом.

– Да…

Егор вздохнул.

– Надо было сверху начинать, – сказал он. – Подняться до крыши, а потом вниз, так легче.

Это вот неплохая идея. С утра так и поступим. Сверху вниз. Сейчас бы поспать хорошенько…

Не получалось. Сначала я прислушивался к будильнику, к его тиканью и проворачиванию шестеренок, затем мешала боль. Жар от ноги добрался уже до живота, сердце разгонялось от него, это тоже мешало. Когда Егор в очередной раз сказал, что все равно делать нечего, а четвертый этаж ему кажется наиболее интересным, потому что именно на четвертом этаже работал его предок дельта-оператор, я плюнул.

– Ладно, – сказал я. – Пойдем.

Отправились на четвертый этаж.

Коридор направо, коридор налево, двинули сначала налево. Прошли почти до конца.

– Смотри! – указал Егор пальцем.

Коридор был перекрыт железной загородкой, от стены к стене, от пола до потолка. Наспех сварена из металлических дверей. Внизу, у стены дыра. Ровная, человека в два шириной, гладкие оплавленные края. Направленным взрывом выбили, аккуратным и точным. Сделали так, что даже стены не пострадали. Большие специалисты своего дела работали, сейчас таких не встретишь. Да и веществ подходящих тоже нет.

– Мощно, – сказал Егор.

– Зачем перекрыли, интересно?

– Отсидеться, может, хотели?

– Может. Пойдем посмотрим.

Я подкрутил карбидку, пролез в дыру за перегородку.

– А вдруг они еще там? – спросил Егор из-за спины.

– Кто?

– Телевизионщики…

– Конечно, они там. Вопрос в том, в каком они там виде. Вряд ли живые…

– Хорошо, если совсем дохлые, а могут быть…

– Разберемся. А что ты боишься, тут ведь наверняка где-то твой родственник. Не трясись, Егор, мертвяк своего не обидит. К тому же мрецы – из погани разновидность самая преспокойная. Тебя папка, что, не учил, как с ними разбираться?

– В голову стрелять надо…

– В голову. В голову ему бесполезно, у него мозг давно расплавлен. В шею или в ногу. Его нужно лишить возможности двигаться. Ладно, как-нибудь сходим на ближайшее кладбище, поупражняемся.

На другой стороне баррикады коридор продолжался. На полу, метрах в пяти стоял пулемет. Старой конструкции, из тех, что навсегда, оружие оно вообще навсегда. Крупнокалиберный.

Дальше оборона была не такая мощная. Мешки с песком, рогатки из колючей проволоки – все, как на входе, все тухлое и не представлявшее никакой опасности. Еще дверь. Тоже железная, достаточно крепкая, из толстой листовой стали. Открытая.

За дверью обнаружилась большая квадратная комната, наверное, даже зал. В одном углу стояло высохшее дерево, кажется, елка. Желтая пожухшая хвоя, а в ней игрушки. Шары блестящие, белые снежинки, вырезанные из пластмассы, сосульки из стекла. В другом углу скучал снеговой человек, слепленный из трех шаров. Ненастоящий, конечно, из бумаги, от времени пожелтевшей и ссохшейся. Скелет снеговика, вот как. Но раскрашенный как полагается, глаза угольком, нос поникшей морковкой.

У окна пульт управления. Или еще чего пульт. Наклонный, с переключателями и ручками, с экранами в несколько рядов. И еще один точно такой. И скелет. Уже настоящий. Прикованный к железному стулу толстыми наручниками. В голове дырка.

На груди небольшая полувыцветшая табличка, я прочитал: «Федор Тремоло». Зубов нет справа, и челюсть нижняя сломана, скорее всего прикладом приложили. Ага, и пальцы, и на правой, и на левой поломаны. Пытали Федора Тремоло, хотели что-то узнать.

– Монтажная, кажется, – сказал Егор. – Как и говорилось…

– Что говорилось?

– Ничего… просто…

Я быстренько взглянул на Егора. Знает что-то, как я и думал. Недаром так на четвертый этаж устремлялся.

Ну, пускай, все равно проговорится.

Егор подошел к скелету, сунул палец в дырку в черепе, повертел. Родственные чувства. Хотя вряд ли это его прадедушка, он же спасся.

– Родственник? – спросил я.

Егор помотал головой.